ТОЛСТОЙ В МОСКВЕ

Москва для Толстого - не просто улицы, дома и площади, это - самостоятельный герой его произведений, давший ему фактуру для написания многих страниц. Несколько адресов сменил он здесь, к примеру, Хамовники, куда я люблю ходить, чтобы насладиться покоем за высоким забором, щебетом птиц, точно таких же, как при жизни Льва Толстого. В старом саду «было густо, как в тайге», да и в прозе Толстого так же густо, что с ходу не преодолеешь его длинные фразы, с торчащими тут и там «который, которая, которое».

Маргарита ПРОШИНА

ДОСТОЕВСКИЙ В МОСКВЕ

Кто не знает Божедомку?! А вот не знают, потому что она теперь улица Достоевского, а напрасно переименовали, потому что получается, что Достоевский родился на улице Достоевского. Во флигеле Мариинской больницы для бедных Московского воспитательного дома на Божедомке провёл детство Достоевский, отсюда его бедные люди , их страдания, преступления и наказания, которые не дают покоя вот уже полторы сотни лет всему миру. Память о нём хранит музей его, станция метро Достоевская, а я по-прежнему приезжаю на Божедомку побеседовать с Фёдором Михайловичем.

Маргарита ПРОШИНА

ПУШКИН В МОСКВЕ

На голове Пушкина всё время сидит голубь. Как ни посмотрю на памятник, а голубь уже на голове классика. Я не знаю более популярного памятника в Москве. И памятник ему стоит на площади его имени, и стал этот памятник излюбленным местом встреч для гостей столицы. И был Пушкин, по словам Вяземского, «родовой москвич», и родился он здесь, и влюбился, и женился здесь. Я встречаю Пушкина на Тверском бульваре, у Никитских ворот, на Арбате, в Немецкой слободе. Дух его Москву не покидает.

Маргарита ПРОШИНА

САДОВНИЧЕСКАЯ УЛИЦА

На месте разбитого асфальта и узкого тротуара площадь вымощена дымчатого цвета огромными плитами, появились стройные деревья и клумбы с прелестными полевыми цветами, удобные широкие скамейки. Иду и понять не могу, как и когда здесь всё преобразилось. Перед тем, как повернуть с Садового Кольца на Садовническую улицу, я замерла от неожиданности и удивления - по обеим сторонам улицы возвышаются современные офисные дома, как торжественные триумфальные ворота! Какая же прелесть в этой московской улице, с особняками и доходными домами! Несколько лет фасады на Садовнической улице были затянуты сеткой, а тротуар заборами. Сегодня же улица эта радует своим обликом. Торжественность и деловитость вполне мирно сочетаются с уютными арками и дворами, сохраняя дух московский.

Маргарита ПРОШИНА

ХОДЫНКА

При выходе из метро на станции «ЦСКА» я растерялась. На Ходынском поле кипит работа: стрелы кранов достают до облаков, повсюду огромные машины, горы песка, строительных блоков, а прямо передо мной изогнутое дугой километра на два огромных здания, в которых расположены бесчисленные торговые центры, рестораны, кафе и прочие увеселительные и питательные заведения. Под зданиями во всю длину и ширину располагаются парковки. Масштабы столь впечатляющи, что я почувствовала себя муравьём. А до стадиона ЦСКА нужно идти несколько километров. Дезориентация. Имя этой станции «Ходынка»!

Маргарита ПРОШИНА

О ПОЭТЕ СЕРГЕЕ ТАРАТУТЕ РАЗМЫШЛЯЕТ ПИСАТЕЛЬ ИРИНА ГУРСКАЯ

Ирина Александровна Гурская родилась в Минске. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького, Институт Европейских культур (РГГУ). Литератор, поэт, переводчик. Автор статей по творчеству Б. Поплавского, вошедших в «Энциклопедию литературных героев» (М.: Олимп; АСТ, 1997). Автор книги стихов «Город-верлибр» (Эра, 2015). Стихи публиковались в журнале "Грани" (178, 1995), в сборнике «Дар света невечернего», Христианский Восток, Москва, (2004 г), в сборнике «Крымские страницы русской поэзии» (Алетейя, 2015), проза в журнале «Неман» (1, 2011), сборнике  «Путешествие в память» (М.: Книговек, 2014). Стихи, рассказы и статьи выходили в журналах «Знамя», «Фома», интернет-изданиях: Зарубежные задворки, Русская жизнь, Перемены, Топос, Частный корреспондент, Московский книжный журнал.

Сергей Львович Таратута родился 3 октября 1957 года в Москве. Поэт, прозаик, автор многочисленных поэтических сборников. Член Союза писателей России, Союза журналистов, Союза театральных деятелей, также действительный член Академии Российской словесности. Публиковался в «Литературной газете», журналах «Юность», «Новый мир», «Москва» и др. Лауреат премии «Лучшие перья России» (2002). Награжден Золотым Орденским крестом «За самоотверженный труд на благо Отечества» (2003), Почетной серебряной медалью И.А.Бунина «За вклад в российскую поэзию» (2005), орденом Петра Великого (2005) и орденом М.В.Ломоносова (2007) «За заслуги и большой личный вклад в развитие отечественной культуры и искусства».

Ирина Гурская

«МИР, В КОТОРОМ ВСЕ МЫ»

/к юбилею поэта Сергея Таратуты/

эссе

Откуда берется радость? Идешь по улице, мокрые ноги, серые краски, срочное дело, и вдруг - аромат влажной коры, в задумчивости застывшая на балконе фигура, неслыханной нежности отсвет на подоконнике от лампы под видавшим виды абажуром, и ты словно распрямляешься, наполняешься воздухом, обретаешь другое зрение и способность почти идти - но уже лететь над землей. С этим же ощущением сталкиваешься, когда обращаешься к творениям поэта Сергея Таратуты. В его стихах оживают город и природа, родные и любимые, быт преображается, окутывается теплом и нежностью, пронизывается воспоминаниями, которые не остаются воспоминаниями только, но позволяют читателю окунуться и в собственное прошлое, увидеть его словно внезапно, с какой-то щемящей достоверностью:

На фоне неба вишни, как планеты,
Зеленая листва, как облака…
Двенадцать лет. Воспоминаний нету.
И грусть с тоской неведомы пока.

В стихах живут предметы: свитера, шапки, крынки, шины, афиши, талый снег, асфальт, огни, автомобили –

«Москва. Асфальт. Огни. Автомобили.
Театры ждут в объятиях афиш…
А где-то на сухой сучок ступили,
И слышно далеко - такая тишь!», -

особому зрению поэта дано видеть все, независимо от дальности расстояния, различия настроений.
Природный ландшафт и городская среда равно ценны поэту, и поэт равно ценен им. Порой щемяще дорогое, порой унылое и гнетущее, порой абсурдное и веселое, городское пространство играет множеством деталей, увиденных поэтом, разворачиваемых, как нежданный подарок в мягком свете сумерек, когда и поля и звери, и троллейбусы и гаражи погружаются в задумчивость, встречаются в общем, надмирном пространстве:

Дорога - не лес, а машины - не звери,
Все звери давно разбрелись по лесам…
Вечерний троллейбус, работают двери,
Он штанги, как руки, воздел к небесам…

Торопливый взмах руки, «смотри! вот здесь», поэт, его стих, взмахнули рукой, указывая на преображение, -

Запахло талым снегом.
Иду по улице без шапки.
Мне тепло.

Иду и чувствую себя
Лесным побегом,
Расправившим зеленое крыло –

на извечную открытость души, на ее способность вырываться из изнуряющего потока жизни, отращивать новые крылья, воспарять без оглядки.
Реалистичность и определенность детали неожиданно придает изображаемому некоторую удаленность, спрятанность за собственные внутренние границы, откуда на читателя смотрит обновленный образ привычного:

Солнце утром будило меня,
Луч, как руки, просунув в оконце.

или

Кино. А мне двенадцать лет.
И папа мой - живая книга.
Дрожащий от экрана свет -
На нас летящая квадрига.

Увидеть, различить окружающее заново, почувствовать значимость казалось бы незначительного, понять то, мимо чего проходишь не оглядываясь, осознать вдруг «скупой и тонкий дух березы» (Евгений Винокуров), неуловимый ранее - так происходит, когда вступаешь в сговор со стихами Сергея Таратуты, разговаривающего с миром, приглашающего читателя к со-присутствию:

Выхожу на улицу один.
Освещают фары с фонарями.
Небо приближается ночами,
Небо без краев и середин.

Пластичный, одухотворенный, очаровывающий мир, в котором прошлое остается все той же реальностью, не мыслим без обращенности к близким, и если даже к близким - ушедшим уже. Именно диалог с ними позволяет видеть действительность живой, взаимодействовать с ней, продленной во все времена - и в прошлое, и в будущее:

В сиротстве взрослей всегда мы.
Года набирали скорость,
И сын уже старше мамы.
Треть века не вижу нити,
Что ярче, чем свет огня -
То мама, ангел-хранитель,
По жизни ведет меня…

Или строки из «Письма отцу»:

Я тебе пишу с Большой Земли,
Мой отец, теперь твой адрес - небо.

Сложный путь у этого письма
Как оно отыщет адресата?
Здесь у нас по-прежнему зима,
На каток спешат, как мы когда-то.

Оставшиеся в памяти мелочи, яркие эмоции, дорогие переживания, судьбоносные решения и даже целая эпоха - все это немыслимо без связи с родными, воспоминания о которых, переживание их бытия вновь и вновь - родник, источник сил, ключ к собственной жизни:

На всякий случай в памяти есть угол,
Все светлое складируется там.
Чтобы в часы, когда бывает туго,
Тот светлый угол превращался в храм.

Поэт, как канатоходец, уходит в прошлое, не боясь сорваться, идет, как идут влюбленные по солнечному лучу в одном романе, без оглядки следует за мелодией дудочки туда, где смерть оказывается преображением.
Память читателя многоголоса. Она словно комната, где за большим круглым столом сидят поэты. В комнате полумрак, освещена лишь середина стола и говорящий. Поэты говорят свои стихи. Они все живые. Кто-то говорит несколько строк, кто-то несколько стихов. Некоторые встают и выходят. Некоторые заходят и садятся. Вслед за строками Сергея Таратуты начинают звучать строки Давида Самойлова:

Апрельский лес спешит из отрочества в детство.
И воды вспять текут по талому ручью.
И птицы вспять летят... Мы из того же теста -
К начальному, назад, спешим небытию...

И вновь слышен голос Сергея Таратуты:

Ты бросишь всё на поиск смысла,
Ты на земле оставишь след…
В две даты превратятся числа,
И ты поймёшь - ответа нет…

 И читатель поймет, детство - не только воспоминания, не только источник внутренней силы, оно - то состояние, выход из которого сталкивает с гиперреальностью смерти:

На смерть. Сквозь любовь. Всё дальше и дальше
Летит то фыркая, то урча,
С точёным клювом сверхвкусный вальдшнеп
Туда, где ружьё растёт из плеча.
Уже приготовились две собаки
Найти в лесу подбитую дичь.
Весенняя Волга. Мерцает бакен.
И берега птица смогла достичь.
Вечернюю тишь разрывает дробью.
Поникший клюв проколол песок.
Встает луна всеземным надгробьем.
В порезы берёз вытекает сок.

Такой предстает смерть, словно сошедшая с картин Василия Перова и из фламандского натюрморта одновременно, виртуозно выписанная Сергеем Таратутой, где даже бакен приговорен к участию во всеобщей мистерии. Детство и смерть, два полюса души, в их взаимодействии рождается хрупкость мира.
Выйти из круга детства, остаться одному, понять безмерность тяжести, ложащейся на человеческие плечи, - вновь слышен голос другого поэта, Олега Чухонцева:

…И всех как смыло. Всех до одного.
Глаза поднял - а рядом никого,
ни матери с отцом, ни поминанья,
лишь я один, да жизнь моя при мне,
да острый холодок на самом дне -
сознанье смерти или смерть сознанья.

И прожитому я подвел черту,
жизнь разделив на эту и на ту,
и полужизни опыт подытожил:
та жизнь была беспечна и легка,
легка, беспечна, молода, горька,
а этой жизни я еще не прожил. 

«Этой жизни», второй, тяжелой половины, которая, на самом деле, присутствует всегда - как предощущение потерь - человек прожить не может, он может лишь впускать ее понемногу, перевивая, переплетая светлыми свершениями. Это бесконечное поэтическое стремление - удержать мир в его хрупкости - вновь находим у Сергея Таратуты:

А что я в сущности могу?
Вот и зима неотвратима.
Как будто я на берегу,
А жизнь течет рекою мимо.
Все впопыхах, все на бегу.
И день невидим, словно атом.
А что я все-таки могу?
Сравнить старение с закатом?
А что я в сущности могу -
Любить отца и помнить маму,
Воспеть росинку на лугу
И показать дорогу к храму…

Живое свечное освещение колышется, словно ощупывая пространство, косо высвечивая фигуры поэтов, превращая лица в полумесяцы, руки - в листья, цветы, судорожно смятые письма, обгоревшие рукописи, вновь тихо звучат строки Давида Самойлова:

 Брать многого с собой я вовсе не хочу:

Платок, рубашка, бритва.
Хотел бы только взять последнюю свечу
С последнего пюпитра.

Душа и небо пристально изучают друг друга, отражаясь в стихах, слышен голос Сергея Таратуты:

Горе, знаю, не раз еще сгорбит,
Не нарушить событий канву…
Слава Богу, не гибну от скорби,
Как-то все-таки дальше живу.
И крещу я родителей фото,
Непонятно: я с ними иль без?
И душа на правах эхолота
Измеряет глубины небес!

И конечно, сразу запоминаются и беспрестанно продолжают свое звучание строки Сергея Таратуты:

Что поделать, но здесь не окажешься дважды,
На глазах в небесах растворилась родня.
И бушующий мир не исчезнет однажды,
Просто в нем, в этом мире, не станет меня…

«Только в нем, в этом мире не станет меня» - эта сильная трагическая фраза заставляет остановиться на пороге мира, в ней беспомощность каждого человека и сила поэта, но дальше есть два варианта - оплакивать себя или, смиренно приняв весь трагизм неизбежного исхода, увидеть остающийся - за тобой - мир словно омытым новой поэтичностью, поэт выбирает этот второй вариант.
Иногда стихи Сергея Таратуты взрываются и обрушиваются в сознание всей горечью и несправедливостью происходящего, такие как стихотворение «Дворец» или стихотворение «Храм»:

Храм

Я - храм Спасителя Христа.
Народ меня воздвиг.
Но вот не дожил и до ста,
Для храма это миг…
Построен честно, навсегда,
Не хуже пирамид.
И сколько вложит он труда,
Бедняга динамит…
Вот кто-то, чувствую, как крот,
Колдует надо мной.
Спаси меня, родной народ,
Гордящийся страной!
Советов не создашь дворец
Ты на моей крови…
И милосердию конец,
И вере, и любви.
Вот первый взрыв. Стою пока,
Теряя купола,
Мне кажется, Москва-река
Обратно потекла…
Но взрыв за взрывом! Я валюсь
Средь дыма и огня,
Прощай, прощай, родная Русь,
Не забывай меня!..

Стих, написанный в 1985 году, мощно перекликается с фильмом «Покаяние» Тенгиза Абуладзе, снятым в 1984 году, вышедшим на экраны в 1987 году.
Среди лавины звуков, грохота падающих стен, криков и стенаний потрясенных людей различимы слова Семена Липкина:

В поле лжи, и правды, и добра, и зла
Долгая дорога вдоль воды легла. 

Марево - дорога, призрак - водоем,
Мы бредем, не зная, для чего бредем. 

Был землею - в землю воротись, лежи,
Там ни зла, ни правды, ни добра, ни лжи. 

Но в системе координат Сергея Таратуты отрешенность и отчаяние сродни бесчувствию и успокоенности, а это неприемлемо для его поэтической натуры, это равнозначно тому, как «сереют недели в ожидании вьюг», природа обездвиживается, замирает к зиме, «и становится грубым мир, в котором все мы», так происходит и когда душа засыпает, сереет, глохнет - «хуже, когда опустеет душа», - и Сергей Таратута бережно хранит поэтичность быта, повседневного существования.
Поэтические строки Сергея Таратуты воссоздают для нас облик Москвы, уходящий в прошлое. Москва уютная и разбитная, настороженная и гостеприимная, веселая и надменная, угловатая и задорная, в каждую эпоху с грустью ожидающая своей участи. Неугомонная Москва от «Покровских ворот» до «Июльского дождя», от Никитских до Арбата, с физиками и лириками, катками и голубятнями, засахаренными кренделями и треугольными молочными пакетами, Москва, в которой жили любившие ее люди, такой рисует Москву автор:

Здесь на Тверском бульваре детство
Прошло небыстро и легко,
Хоть время ускоряло бег свой.
Пусть магазина «Молоко»
Уж больше нет на перекрестке,
Как и меня… Но все равно,
Другие бегают подростки,
Спешат в «Повторное кино».
Тепло от бубликов и булок,
Что покупал я в те года,
Хранят и двор, и переулок,
И эта талая вода…

Читаешь поэтов - как смотришь в чужие окна, глядишь, и тебе достанется капля солнца, душевности, меда, добытого из наблюдений дня. Частица взвешенности, мудрости, умиротворенности, способности любоваться движением рук, замершим картиной на стене, цветами в вазе, торопливыми шагами, претворившимися в узкие строки утренней записки, возвращающей к утру жизни:

Руководили мной записки.
Когда из школы приходил,
Я в холодильнике на миске
Клочок бумаги находил.
Там говорилось что в кастрюле
И как мне что разогревать.
Года летели, словно пули,
Не собираясь убивать…
Прочтя, выбрасывал всегда я
Записки те и грел еду,
И ел, ни капли не страдая,
Что никогда их не найду…
Стою на кухне, как в пустыне,
Вскипает что-то на плите.
И превращаются в святыни
Записки те, записки те…

Такие стихи глотаешь в неподвижной повседневности, как прохладный воздух в жару, привычная обстановка оживает и наполняется новым смыслом, и кажется, что «явь открывается сама» (Вислава Шимборска), но за всем этим стоит острый взгляд поэта и вдохновение, словно ночь отодвинулась, чуть развиднелось, сменилась палитра чувств, оттенки ощущений, обострилось восприятие:

Летайте чаще над собой,
Пока душа в союзе с телом.
И жизнь тогда на свете белом
Не будет пасмурной такой.

Стихи Сергея Таратуты содержат в себе удивительное тепло, о чем бы ни говорил поэт, потому что главное для него - чувствовать мир, а не только подмечать огрехи, разбираться в собственных состояниях; чувствовать, осязать прошлое и будущее, где, даже если не станет поэта - «только в нем, в этом мире, не станет меня» - останутся солнечные лучи, звери, дыхание полей и туманов, дворцы и храмы - «жильцы иных эпох», любовь к родным, к людям, несмотря на все их неправильности, а, значит, увидевший всю полноту жизни, останется поэт.

Примечание: произведения Сергея Таратуты цитируются по публикациям литературного журнала Юрия Кувалдина «Наша улица».

“Наша улица” №215 (10) октябрь 2017

ЛАБИРИНТ

Казалось бы, в знакомых переулках всё известно, каждый дом и каждый двор. Срезаешь путь и выходишь в совершенно незнакомое место, обнаруживаешь лабиринты, прежде не исследованные. Но открытия следуют одно за другим - то скверик вдруг обнаруживаешь на месте глухого забора, да такой очаровательный и уютный, что так и манит задержаться, слушая перекличку птах небесных, то вместо скучного невыразительного дома появился нарядный особняк, ты стоишь в недоумении, а потом понимаешь, что это отреставрированный известный тебе дом, у которого снят слой штукатурки и восстановлен фасад в первозданном виде. В лабиринтах переулков открытиям нет конца.

Маргарита ПРОШИНА

Ирина Гурская “Слышишь” рассказ "наша улица" ежемесячный литературный журнал основатель и главный редактор юрий кувалдин москва

Ирина Гурская

СЛЫШИШЬ

рассказ

маслянистый плеск темноты, стекающей со ступней, смех улавливающих свет стоп, шаг, стоп, ах - на стопах, прокладывающих лунную дорожку над бездной, границу разумения, пахнущую потерями и естеством стихий, пятна зыбкого света, позвоночником дрожащие на воде, - времени, распахнутого над землей объятиями, вслушиваешься в собственную тьму, пока свет не превратится в лица - других, чужих, иных, несущих новую тьму, слышишь, как происходит в тебе момент сотворения, в каждый миг вновь и вновь разделяющий и соединяющий свет и тьму, чувствуешь очищенное время, натянутые провода, струны адресата, еще не созданного пространством, только отзвучивающего мягким итальянским senti, где слышишь - чувствуешь; фигуры, оглаживаемой, ощупываемой струением звука,  внутренним виражом винтовой лестницы звучания, врезающегося в плоть, превращающего плоть в слух, вырезающего душу  наподобие ушной раковины, где чувствуешь слухом кожи и слышишь вещество бескрайнего, звук закручивается ступенями винтовой лестницы, по которым уходишь к себе, в себя, где лестница превращается в веревочную и болтается над бездной, и только наверху, на поверхности, в другой незнаемой глубине, остаешься формой времени, маской времени, чучелом услышанного, замираешь, предугадывая совпадение траекторий страсти, санного следа неисполненного, лыжни никогда не звучавшего, лжи угаданного, в движущейся пустоте мрака разрастается игра, опустошенность, игра в опустошенность, трезвучия в тональности перемен, действия в процессе покидания дома, где дом - это неподвижность; оставления неподвижности слуха, ведущие к превращению слуха в звучание, где темнота тает на острие слуха, где звучание ведет к забвению слуха, где медленно вращается вселенская дверь-вертушка, вход-выдох, перекати-пространство-время, где чей-то мир обрушивается всей роскошью своих звуков, раздаривая их прохожим и приезжим, звон трамваев, цоканье копыт, танго-вальс-рэп с расстоянием в тридцать лунных метров, колокольный перезвон старых башен, открывающих дом вечности, наполняющих слух кислородом задумчивости, окликая многоголосое и многоязыкое разнотравье глаз, рук, ног, - «Польша - наш дом», разносится по площадям Кракова, самосохранение кружится в вальсе с солнцем, в лучах самосохранения, прекрасного как солнце, сидит под Вавелем резчик по дереву с озерными глазами, каждый прошедший мимо прибавляется фигуркой в его неутомимых руках, грустно и тепло, солнечно и одиноко, любовь и тоска рвутся в разные стороны, чтобы остаться вместе, слова над площадями Кракова шепчут голосами фонтанов, маревом мимоз, звучат затихающими шагами, еле слышно шаркающими, словно всхлипывающими, чиркающими  по брусчатке -  «человек как инструмент превращения Неизвестного в Известное» ⃰, шаги, слова, вспыхнув, известив, уводят в неведомое и уходят сами, затихая в густой, маслянистой темноте вновь неизвестного, где зябко позванивает зловещее «не сидеть по деревам», подтачивая дом чужим слухом, выманивая на свет звучания, разворачивая душу - ягину избушку - внутренней стороной наружу, заставляя твое подобие крутится монеткой на ребре, когда не выпадает ни орел, ни решка, когда внятен порой торопливый шаг Бога, заглядывающего в колодцы соборов, где он слышит улыбки и опущенные веки, сжатые губы и сложенные руки, - словно плеск и шорох свежей листвы, хлопающей, вздрагивающей, живущей в прежде безмолвном пространстве многоэтажного неба.

⃰ Витольд Гомбрович, из «Дневника»

“Наша улица” №223 (6) июнь 2018

Ирина Александровна Гурская родилась в Минске. Окончила Литературный институт им. А.М. Горького, Институт Европейских культур (РГГУ). Литератор, поэт, переводчик. Автор статей по творчеству Б. Поплавского, вошедших в «Энциклопедию литературных героев» (М.: Олимп; АСТ, 1997). Автор книги стихов «Город-верлибр» (Эра, 2015). Стихи публиковались в журнале "Грани" (178, 1995), в сборнике «Дар света невечернего», Христианский Восток, Москва, (2004 г), в сборнике «Крымские страницы русской поэзии» (Алетейя, 2015), проза в журнале «Неман» (1, 2011), сборнике  «Путешествие в память» (М.: Книговек, 2014). Стихи, рассказы и статьи выходили в журналах «Знамя», «Фома», интернет-изданиях: Зарубежные задворки, Русская жизнь, Перемены, Топос, Частный корреспондент, Московский книжный журнал. В "Нашей улице” публикуется с №206 (1) январь 2017.

ГИБЕЛЬ РИМА

Всё прошлое спрессовалось до мгновений. Рим формировался, расцветал и гиб тысячелетия. А тут у нас словно расположились на века. 70 лет представились вечностью с нашим новым миром. Только гении понимают жизнь как мгновение. Волошин писал: «Как Греция и Генуя прошли, Так минет всё - Европа и Россия. Гражданских смут горючая стихия Развеется... Расставит новый век В житейских заводях иные мрежи... Ветшают дни, проходит человек, Но небо и земля - извечно те же…» Вот ключевое: те же! Не будет ни вождей, ни империй. Будет единое счастливое человечество. Рим был. Рим пал. И мы спрессуемся до точки, исчезнет и прочерк между датами рождения и смерти, да и точка останется только от тех, чьё дыхание, по словам Мандельштама, уже легло на стекла вечности. 

Маргарита ПРОШИНА

ГРЯДУЩЕЕ

Хочу остаться в этом дне, хочу остановить прекрасное мгновенье. Многие поэты мечтали об этом. Но грядущее надвигается неумолимо всегда и везде, становится настоящим и проскальзывает, превращаясь в прошлое. Чтобы сохранить прекрасное мгновение, нужно его зафиксировать в письменном слове. Грядущее же - бесконечно, но я его представляю в виде своей новой законченной книги, которая выразит меня в многоликих героинях, и я стану в них прекрасным мгновением, которое есть!

Маргарита ПРОШИНА

СУЖДЕНЬЯ

Нас тьмы и тьмы, как Блок писал, и тьмы звучат суждений, и каждый судящий прав, поскольку мир весь в нём, а не в другом, поэтому не нужно никого ни в чём не переубеждать, не спорить. Прав тот, кто умеет слушать молча или уходить спокойно, кто избегает сужденья и обсужденья, предпочитая рассужденья и неутихающие споры с собой любимым, кто вместо суждений занимается молчаливым самовыражением в письменной речи.

Маргарита ПРОШИНА

НА ЯУЗСКОМ БУЛЬВАРЕ

НА ЯУЗСКОМ БУЛЬВАРЕ

На Яузском бульваре я отчётливо слышу биение собственного сердца, которое нашёптывает мне свои секреты под шелест листьев и пение птиц. Так здесь тихо...

Маргарита ПРОШИНА

ПРАКТИКА

Всю жизнь на практике я, всё время сосредоточенно практикуюсь - то неустанно читаю, то в тишине размышляю, то без остановки пишу, при этом всё острее ощущаю, как много ещё предстоит узнать, всё больше сомневаюсь, всё больше восхищаюсь классиками. Да, жизнь - дистанция продолжительная, с одно стороны, а с другой - слишком короткая, поэтому ни в коем случае нельзя спешить, суетиться, пытаться объять необъятное. Соразмерность и постоянная практика! Только так можно достичь глубин понимания сущего.

Маргарита ПРОШИНА

КРОТОСТЬ

Кротость приходит незаметно с течением лет. Ахматова была права, говоря, что в день нужно делать только одно дело. Дней в году много, и дел с этой кротостью будет сделано немало без всякой спешки и суеты. Смиренно делай одну запись в день, таким образов за год у тебя будет уже книга, а в течение жизни собрание сочинений! В том-то и дело, что начинать нужно с одного дела в день! Так  незаметно творческие люди укрощают свою натуру, которая у прочих стремится в день делать сотню дел, особенно сейчас, когда упаковки в торгово-развлекательных центрах манят, и шопинг для многих становится смыслом жизни.

Маргарита ПРОШИНА

ИВАН ФЁДОРОВ

Представляю себя Первопечатником с открытой книгой, любуюсь Иваном Фёдоровым, ветер шелестит страницами наших книг, и я догадываюсь о том, что наши книги делают меня и Первопечатника близкими людьми. Жизни своей без книг я не представляю, чтение, открытие неведомых авторов и их миров, стало необходимостью, так я стала библиотекарем. Несколько десятилетий собирала и сохраняла книги, жизнь превратилась в увлекательнейшее путешествие в мир книг, а затем повышли и мои книги, потому что  я стала писать каждый день, понимая, что только слово записанное - бессмертно!

Маргарита ПРОШИНА

ПИСАТЕЛЮ ВАЛЕРИЮ РОНЬШИНУ - 60!

С ЮБИЛЕЕМ!

Лучшим поздравлением с 60-летием Валерия Роньшина будет его же рассказ «Настоящий писатель», ибо он сам таковым и является.

Валерий Роньшин «НАСТОЯЩИЙ ПИСАТЕЛЬ»

Есть люди, которые пишут, их «тьмы и тьмы и тьмы». А есть настоящие писатели. Их раз, два - и обчёлся.
Отличить настоящего писателя от ненастоящего проще простого. Настоящий писатель всегда пишет кровью. Не важно - чьей. Настоящий писатель - это не обязательно хороший человек, потому что хорошие книги пишут не хорошие люди, а хорошие писатели. Цель жизни настоящего писателя - найти удачную фразу. Не важно - где, хоть на помойке. Главное, чтобы фраза играла. Ради красного словца настоящий писатель не пожалеет ни матери, ни отца. Настоящий писатель абсолютно на всё смотрит как на материал для своих будущих произведений. Для настоящего писателя смерть жены или ребенка - это всего лишь «сюжет для небольшого рассказа». Настоящий писатель для детей пишет так же, как и для взрослых, а для взрослых - так же, как для детей. Для настоящего писателя нет ничего хуже, чем детская коляска в прихожей. Настоящий писатель готов убить любого, кто издаст хоть малейший шорох, когда он, настоящий писатель, пишет.
Для настоящего писателя написать настоящее произведение - это работа, а вот продать его - это искусство. Для настоящего писателя не существует слова «плагиат», а есть лишь - «творческое заимствование». Настоящий писатель торопится поскорее прожить свой день, чтобы вечером записать его в свой дневник. Настоящий писатель не церемонится со своей музой, он надевает на неё хомут и погоняет её кнутом.
Настоящий писатель всегда боится умереть, не закончив своего очередного произведения. Умирает настоящий писатель, как правило, довольно рано. Но если он по каким-либо причинам рано не умер, то, как правило, живет довольно долго. Когда настоящий писатель умирает, другие настоящие писатели - вольно или невольно - испытывают от этого чувство глубокого удовлетворения. После своей смерти настоящий писатель раз в год выходит из могилы и идёт в книжный магазин, чтобы посмотреть, продаются ли ещё его книги.
Но пишет настоящий писатель отнюдь не для читателей (тем более, что большинство читателей не читает настоящих писателей). Настоящий писатель пишет и не для Бога (потому что Богу и так всё ясно и понятно). Настоящий писатель пишет и не для денег (настоящих денег за свою писанину ему не видать, как своих ушей). Настоящий писатель пишет исключительно для того, чтобы ощущать себя настоящим писателем. Для настоящего писателя во всём мире нет ничего более ценного, чем его рукопись; но если ему за неё предложат копейки, он продаст её за копейки. А если ему ни копейки не предложат, он отдаст её даром. Более того, настоящий писатель готов печататься хоть на туалетной бумаге, лишь бы только печататься. Потому что если настоящего писателя не печатают, он чувствует себя не настоящим писателем...
Вот такой он - настоящий писатель. Он и загадка, он и отгадка. «Всю жизнь подглядывает, подслушивает, записывает». Кто это? Настоящий писатель. 

Справка: Валерий Михайлович Роньшин родился 19 июля 1958 года в городе Лиски Воронежской области. Окончил Петрозаводский государственный университет по специальности «история», и Литературный институт им. Горького по специальности «литературное творчество». Дебютировал как прозаик в журнале «Континент» (1991). Публиковался в журналах «Знамя», «Дружба народов», «Октябрь», «Нева», «Юность»; в детских журналах: «Трамвай», «Жили-были», «Костёр», «Куча Мала", «Кукумбер» и пр. Автор более 20 книг. Живет в Санкт-Петербурге. В "Нашей улице" публикуется с №126 (5) май 2010.

ДУГА ТАЛАНТА

ДУГА ТАЛАНТА

Талант тянется к таланту, обогащая друг друга, они создают свой мир. Яркие личности живут вне времени, уходя за горизонт, как эта архитектурная дуга.

Маргарита ПРОШИНА

КОМИССИИ С ПОДКОМИССИЯМИ

На углу Воздвиженки и Моховой стоит дом, в котором мне довелось в восьмидесятых годах быть членом рабочей группы в подкомиссии специальной комиссии по подготовке рабочих материалов по сохранению национальной памяти и книгообеспечению библиотек межрегиональных систем страны. Нашей задачей было изложить конкретные сведения о функционировании библиотечной системы и сформулировать конкретные предложения по её совершенствованию. Я даже представить себе не могла количество этапов прохождения материалов и во что же они в результате превратятся, но мне отчётливо запомнилась одна фраза, сказанная многоопытной чиновницей: «Наша задача состоит в том, чтобы выйти на заданный сверху результат!»

Маргарита ПРОШИНА

АЛЕКСАНДРОВСКИЙ САД

Это не сад, а мощеный дворцовыми плитами проспект, с рифмами прямоугольных клумб, со старинными фонарями. Остров отдыха в тени могучих дубов, клёнов, лип и голубых елей. От весны до осени на клумбах цветут, источая пьянящий аромат, всевозможные цветы, а в глубине расположен таинственный грот, украшенный полуколоннами, со смотровой площадки которого, расположенной на его вершине можно наслаждаться неувядающей красотой старого сада.

Маргарита ПРОШИНА

ИВАН ВЕЛИКИЙ НАД ДОМАМИ

Из «Боровицкой» только выйду, глаз ловит золото Ивана. И не только здесь. Недавно иду от Яузского бульвара на Хитровку по Подколокольному переулку, и в перспективе в небо упирается золотой Иван. Прогуливаюсь по улицам Замоскворечья, стою ли на Кадашевской набережной или сижу в репинском сквере - всюду золото Ивана приветствует меня, а я - его. Стройный красавец Иван Великий парит над домами - символ жизни и краса московская, без него я Москвы не представляю!

Маргарита ПРОШИНА

НА КРАСНОЙ ПЛОЩАДИ ЛЕСА

Нет, не из деревьев леса, а постоянные строительные леса, то реставрируют башни, то строят сцены, то городят палаточные города, то шатры для ярмарок собирают, то хоккейный каток, ну, и футбольное поле. Вот я и задумалась на Красной площади, где, по словам Мандельштама, земля всего круглей, о том, как можно петь и плясать на кладбище с мумией в мавзолее?! Толпы в давке дуют в трубы, надувая в страхе губы. Столько прекрасных мест есть для подобных мероприятий в столице, можно же поберечь старые камни.  

Маргарита ПРОШИНА

БУЛЬВАРЫ ОТ НЕГЛИНКИ ДО БОЖЕДОМКИ

Бульварное кольцо! Кто по нему не гулял, тот Москвы не видал. Бульвары московские выглядят ухоженными, но, на мой взгляд, им не хватает фонтанов. Бульвар на Неглинке, например, даже не имеет названия, просто часть улицы Неглинка перед Трубной площадью, идёт над одноимённой рекой, перетекает в Цветной бульвар, а тот через Садовое кольцо идёт по Самотёчной улице, нося название Екатерининского сквера, а за театром Армии начинается родина Достоевского, Божедомка, здесь он рос, наблюдал бедных людей. Очень люблю этот прямой, а не кольцевой, бульварный маршрут.

Маргарита ПРОШИНА

НЕУКЛЮЖИЕ ПЕШЕХОДЫ ТИМОФЕЕВСКОГО

Теперь-то мне понятно почему пешеходы Александра Тимофеевского неуклюже бегут по лужам, потому что они ковыляют по никому не известному Пыхову-Церковному проезду, с разбитой колокольней бывшей церкви, в которой всё советское время прожигал жизнь Союзмультфильм.

Маргарита ПРОШИНА

КАМЕРТОН ВДОХНОВЕНИЯ

КАМЕРТОН ВДОХНОВЕНИЯ

Всё дело в перестройке души на художественную волну. А выше классиков на эту волну не подняться. Так кажется сначала. Но нужно помнить, что эти классики для тебя лишь стартовая площадка, с которой следует стремиться взлететь выше. Планку требований к себе нужно поднимать постоянно. Вера в себя необходима, а классика - неисчерпаемый источник вдохновения, камертон, который настраивает на нужную интонацию.

Маргарита ПРОШИНА