ГАЛЕРЕЯ

Галерея хороша та, где висят любимые тобой картины, где ты знакомишься с произведениями и именами художников, которые никому не пытаются подражать, а создают свой мир, ищут свои способы и средства для самовыражения. В такую галерею я иду с волнением и ожиданием новых открытий, подтверждающих неисчерпаемость взглядов на мир.

Маргарита ПРОШИНА

ИНТЕРНЕТ

Интернет подобен листу бумаги, что напишем, то и прочитаем, поэтому винить интернет глупо, как винить бумагу. Интернет даёт неограниченные возможности для самообразования, развития, для удовлетворения любых интеллектуальных потребностей, в том числе для издания своих произведений. С появлением интернета понятие расстояние исчезло, мгновенная связь с любой точкой планеты изменила мир, он стал другим. Манипулировать сознанием тех, кому это нравится, стало значительно проще, так же как и удовлетворять потребности мыслящим и свободным людям, которые запросто в интернете открывают страницы Достоевского и Библии, не отходя от клавиатуры.

Маргарита ПРОШИНА

ТЕЛЕВИЗОР

Чтобы не расстраиваться, и не портить себе нервную систему, это устройство лучше всего не включать, а ещё полезнее вообще не иметь его в доме, потому что телевизор, под неусыпным руководством государевых людей, ничуть не заморачиваясь, морочит голову жаждущим мнимых страстей телезрителям, которые оторваться не могут от сменяющих друг друга легенд и мифов, не спят, проливая у экрана слёзы по поводу горя и несчастья «звёзд», которые готовы на всё, чтобы не только заработать, но ещё и «лицом посветить». Страсти кипят, вереница любовниц, внебрачных детей не иссякает, а ожидание результатов анализов самое захватывающее для активных телезрителей по напряжению и переживаниям шоу!

Маргарита ПРОШИНА

ПАМЯТНИК ГРИБОЕДОВУ

Так и не удалось Грибоедову покинуть Москву, в которую, по-прежнему, стремятся толпы жаждущих "и награжденья брать, и весело пожить". С высоты своего пьедестала автор «Горя от ума» наблюдает суету сменяющих друг друга поколений. Время не изменило сути, для многих верноподданных чиновников это остаётся идеалом, поскольку они ничего другого, кроме как «прислуживаться» не умеют, как и прежде, боятся просвещения и новых взглядов, понимая, что новая сила - сметет их как ненужный хлам, поэтому они стремятся к единению с себе подобными. История никого и ничему не учит.

Маргарита ПРОШИНА

ПАМЯТНИК ЦВЕТАЕВОЙ

Вернулась Марина Цветаева в Москву после долгих странствий и застыла в камне напротив дома в Борисоглебском переулке, в котором была счастлива, из которого покидала свою Москву, обреченная на бесприютные странствия. «Домики старой Москвы, // Из переулочков скромных», нынче притаились, стараясь не попадаться на глаза временщикам, крушащим всё и вся. Но Москва Цветаевой живёт в стихах её, горят колокола над Москвой. Под звон колокольный губы мои шепчут: «Семь холмов - как семь колоколов! // На семи колоколах - колокольни. // Всех счетом - сорок сороков. // Колокольное семихолмие!..»

Маргарита ПРОШИНА

ПАМЯТНИК БУНИНУ

Темнел холодный зимний день на Поварской, и вдруг услышала: «Морозное дыхание метели // Еще свежо, но улеглась метель. // Белеет снега мшистая постель…». Я подняла воротник от порыва ветра и увидела Бунина, специально для меня продолжавшего: «Мы встретились случайно, на углу. // Я быстро шел - и вдруг как свет зарницы // Вечернюю прорезал полумглу // Сквозь черные лучистые ресницы…». Стихи перетекли в прозу и возникла «огромная картина заречной снежно-сизой Москвы… была видна часть Кремля, напротив, как-то не в меру близко, белела слишком новая громада Христа Спасителя, в золотом куполе которого синеватыми пятнами отражались галки, вечно вившиеся вокруг него…». Да, я живу в бунинской Москве.

Маргарита ПРОШИНА

Маргарита Прошина УВИДЕТЬ МОСКВУ рассказ

Маргарита Прошина

УВИДЕТЬ МОСКВУ

рассказ

  

Племянница из-под Кургана ранним утром с вокзала объявилась. Глаза горят. Первый раз в Москве!
- Тёть Тая, какие вы счастливые, всю жизнь в Москве!
- Да-а, - только и ответила Таисия Федосеева, опустив глаза.
Полвека столичной жизни промелькнули одним днём. Из подъезда через дорогу завод. В доме продовольственный магазин, в соседнем - промтоварный.
- Ой, здорово! - воскликнула племянница. - Вы всю Москву мне покажете!
Таисия от этих слов даже порозовела. Что она покажет? Как покажет, когда сама нигде никогда не была! Но стыдно было в этом признаваться. Что скажут на родине?!
Таисия, как и муж, была из-под Кургана. Муж попал сразу после свадьбы, а поженились они в восемнадцать лет, служить в Москву. Ну, и после демобилизации остался в ней. С распростёртыми объятьями взяли на завод, дали комнату. И стали они с Таисией москвичами.
Оставив племянницу на кухне, Таисия пошла в комнату мужа.
- Лёнь, - обратилась к нему, сидящему с чашкой и бутербродом в руках, и слушающему очередные новости, не отводя глаз от телевизора. - Лёнь, ты слышишь меня? - повторила она, отключив звук.
- Ты чего, Тась?
- Москву, говорит, мы ей должны показать! - и кивнула в сторону кухни. - Вот напасть-то! Что мы ей покажем? Нам-то это зачем?!
- Жили тихо, нет, припёрлась! - с возмущением прошептал Леонид, бывший слесарь-лекальщик.
Простодушная племянница показалась в дверях.
- Ну, с чего начнем?
- Прямо сейчас?.. - вопросила изумлённо Таисия.
- Да! Прямо сейчас! После завтрака одеваемся и едем!
- Куда?..
- На поезде, «Ласточка» называется. По новому кольцу! - самозабвенно выпалила племянница. - По телевизору показывали… Хочу живьём!
- Да куда спешить? Успеем ещё!
- Нет, сегодня. Я своим обещала, что на «Ласточке» прокачусь…
Таисия подумала: «Всю жизнь ждала, когда мы сможем с Лёней для себя пожить. А то всё работа, дети…»
Леонид подумал: «Нет, в грязь лицом нельзя ударять… Давай поедем…»
Племянница шествовала впереди и всё время восклицала, вроде:
- Дома какие большие!
- У нас да, дома большие! - соглашался Леонид.
- Москва всё ж, - поддакивала Таисия.
На платформе станции «Автозаводская» племянница усадила Федосеевых в симпатичную электричку «Ласточку», и она полетела по внутренней стороне нового Московского центрального кольца. Впрочем, это новое кольцо - забытая старая окружная железная дорога, которая долгие годы обеспечивала город всем необходимым для его существования. До появления МКАД именно эта дорога была границей столицы. Конечно, за окнами то и дело мелькали всевозможные хранилища, но вот - парк «Сокольники», а вот и «Деловой центр» на «Пресне». Промелькнуло несколько милых пристанционных домиков начала прошлого века. Времена, стили, эпохи проносились за окном. Племянница то и дело восклицала: «Ой, тёть Тая! Смотрите, дядя Лёня! Где это мы, дядя Лёня!?»
А Леонид, поглядывая на восторженную племянницу снисходительно отвечал, неопределённо, потому что не имел понятия, где они едут: «Это Москва рабочая, наша Москва».
За окном проносилась Москва советская, даже социалистическая, «будни великих строек»: уродливые металлические гаражи, барачные складские помещения, - одним словом, промзона. За забором кое-где стояли унылые пятиэтажки, из окон которых открывается вид на заброшенные пустыри. Местами, правда, сохранились пристанционные вокзальчики начала прошлого века, которые хвалились готическими формами.
В этот день за ужином племянница торжественно объявила дяде и тёте, что намерена с ними пройти всю Москву, чем вызвала у них приступ кашля, сменяемый искусственной улыбкой. Леонид попытался умерить пыл племянницы и сказал:
- Ты хоть понимаешь, что говоришь? Москву нельзя всю пройти. Она огромная, её и объехать-то не так просто! Это тебе не по лесу за грибами ходить, здесь и заблудиться недолго.
Племянница тут же извлекла из сумки карту Москвы.
- Я сразу купила. Вот смотрите, чего только тут нет, - племянница, торжествуя, положила карту на стол.
Таисия подумала: «Я ведь живу в Москве почти полувека, а только и знаю, что на работу, к детям, да в гости ездить, а города-то и не видела. А ведь когда только с Леонидом обосновались, то всё собиралась Москву посмотреть. Да всё некогда было».
И вслух сказала:
- И обойдём!
Леонид удивленно подумал: «Какая муха тебя укусила, что-то ты прежде не очень-то гулять хотела».
Таисия подумал: «Гулять! Да мне голову поднять некогда было всё время дети, дом, работа, магазин, дача…»
- Отлично! - утвердила племянница. - Завтра я приглашаю вас в Кузьминки.
- Конечно, в Кузьминки! - поддержал, чертыхаясь про себя, Леонид.
Таисия на всякий случай сказала:
- Ладно, если погода будет хорошая, а то вдруг дождь…
Леонид довольно бодро выпалил:
- Нам дождя бояться нечего, зонты возьмём!
Края дорожек в лесу выложены рыжими булыжниками, любуясь ими, племянница всё время восхищалась, что это совершенно исключает возможность заблудиться. Вдруг племянница заметила вырванные ураганом деревья и остановились, рассуждая о том, как страшно оказаться в разгул стихии среди падающих стволов.
- Это ж надо, какая силища у ветра! - с чувством проговорил Леонид.
Племянница с завидной энергией шествовала впереди.
Вышли к пруду.
Берега недавно укреплены, над водой построены смотровые площадки.
Конный двор. Жилярди. В виде замкнутого каре. Конюшня. Жилые флигели. Музыкальный павильон. Арка. Аполлон с музами. Кони Клодта. Невзирая на мелкий дождик выгуливают лошадей.
Племянница как-то солнечно в ладоши захлопала.
Прямо перед нею оказался фиолетовый огромный глаз с гребнем ресниц серого красавца в яблоках. Под зонтиком они любовались грацией движений.
В парке одиноких прогуливающихся заметно не было. Гуляли семьями, от мала до велика, шумно, с громким говором, с детскими звонкими криками. Без семьи - как без рук, при этом, непременно, с едой. Шумно, громко разговаривают с полными ртами, перебивая друг друга. Семейство на прогулке - это демонстрация своей силы и монолитности. Когда всё съедено, семейство чинно следует домой, обсуждая меню очередной прогулки. Леонид с одобрением наблюдая семейные трапезы, сказал:
- Вот это я понимаю отдых, а мы ходим, как неприкаянные. Я бы в кафе посидел, съел что-нибудь.
- Кончились наши застолья! - решительно возразила Таисия. - Дома поедим. Нам с тобой много не нужно. Поели!
- Вот это правильно! - согласилась племянница, худощавая и красивая.
Она подошла к лиственнице и нежно погладила пушистые веточки с миниатюрными яркими и нежными иголочками. А увидев четыре пары забавных утят, плывущих за мамой-уткой, зеркально повторяя все её движения, воскликнула:
- Посмотрите на них!
- Ну, ничего особенного… - сказал Леонид.
- Ничего особенного, а приятно, - сказала Таисия.
Племянница расширила кругозор:
- А вон, смотрите, по газону чинно ходят мудрые вороны, деловые скворцы, семенят шумные дрозды и трясогузки, суетятся воробьи, при этом никто никому не мешает, как приятно!
- Сколько птичек! - рассмеялась Таисия.
- Тась, ты как маленькая радуешься… - поддержал смех жены Леонид.
Таисия подумала: «Да я жить начинаю!»
Вечером за ужином племянница предложила на следующий день прокатиться по садовому кольцу на троллейбусе.
Леонид чуть не подавился куском селёдки. А Таисия тут же сняла напряжение:
- Ой, родная, какая же ты выдумщица, и как нам хорошо Москву тебе показывать!
Сады, сады, Москва здесь и кончалась. От Курского на «Б» проехали они по внешней стороне кольца, приветствуя незнакомые дома, которые стоят себе спокойно, невзирая на постоянные перемены. Вглядываясь в новые, рассуждая о том, что через несколько десятков лет эти дома будут восприниматься вполне органично.
Леонид шепнул, чтобы не услышала племянница, сидящая впереди, на ухо Таисии:
- Первый раз еду по Садовому кольцу…
- А я, что, второй, что ли?! - смущенно прошептала Таисия.
Ничто не напоминало о некогда цветущих здесь садах.
Так постепенно под руководством племянницы из-под Кургана Федосеевы узнавали Москву.
Впервые в жизни они обошли вокруг Кремля, миновав чёрный памятник Владимиру, спустились к Москве-реке. Ухоженный газон у кремлёвской стены, тротуар и ни одной скамейки, урны. Нет никакой возможности отдохнуть.
А племянница всё идёт и идёт, и ручками машет, и восклицает, и изумляется красоте столицы.
Поднимаясь по Васильевскому спуску Федосеевы поразились сколько же туристов толпится в узких проходах между сетчатыми переносными ограждениями, пытаясь подняться на Красную площадь, которая, как обычно, практически, вся в заборах, за которыми собирают очередную сцену, в проходах теснота, толпы недоумённых экскурсантов тщетно пытаются успеть за своим гидом.
- Лёня, смотри, все страны в гости едут к нам… - шепнула поражённая количеством людей Таисия.
- Москв-а-а-а!.. - ответил Леонид.
Едва протиснувшись вдоль ГУМа к Александровскому саду, они полюбовались цветами, а затем поднялись на Большой Каменный мост, постояли, следя за речными трамвайчиками, прошли в Репинский сквер и отдохнули, наслаждаясь в тишине прохладой и журчанием фонтана.
Вечером к Фоминым зашла соседка, чтобы узнать, почему их не видно. Когда Таисия сообщила ей, что они с мужем племяннице из-под Кургана Москву показывают, каждый день длительно путешествуют по паркам и садам, она недоумённо пожала плечами и со словами: «Делать вам нечего, что ли?» - ушла.
Сад «Эрмитаж» встретил племянницу с Федосеевыми журчанием фонтана в знойный день, услаждая слух и освежая брызгами. Леонид стал вспоминать, как в детстве прыгал с ребятами в речку под Курганом, смеясь и радуясь, промокший до нитки, а Таисия никак не могла налюбоваться розами, которые цвели вокруг.
В саду Эрмитаж появились белые шатры. Фонари, скамейки, урны - все выдержано в едином старинном стиле. Газоны и клумбы искусно оформлены декоративными растениями, с изыскано подобранным сочетанием цветов и оттенков. Племянница не переставала повторять, как превосходно и мило для глаз украшают город газоны с подстриженными кустарниками и многочисленными цветниками, а затем, посмотрев карту, предложила «старожилам» пройти в Большой Каретный переулок, который находится буквально рядом.
«Где мои семнадцать лет - На Большом Каретном», - напевала племянница, выйдя в переулок и увидев с левой стороны дом с табличкой: «Здесь жил Владимир Высоцкий».
Леонид был настолько потрясён, что стоит именно у этого дома, и всё нахваливал племянницу, за то, что она проявила настойчивость, чтобы осуществить свою мечту - увидеть настоящую Москву.
Они прошли на Цветной бульвар по чудесному проходу, удивляясь деревенским задам московского центра, заросшего лопухами, крапивой, где среди берёз зияли ямы котлованов, не построенных домов обанкротившимися бизнесменами.
Так постепенно от племянницы из-под Кургана Федосеевы узнали, что оказывается, чтобы от Красной площади добраться до Арбата, совершенно необязательно ехать на метро с пересадкой. Достаточно немного пройтись пешком. А если идти от Таганки через Яузу, по Солянке к Китай-городу, то можно увидеть сказочные строения старой Москвы. А если пройти от Солянки по Хохловскому переулку и перейти Покровку, то окажешься на Чистопрудном бульваре! Они впервые прошли от Лубянки через Пушкинскую площадь к Арбату и увидели Патриаршие пруды. За эти несколько дней Федосеевы просто влюбились в Москву.
Паутина Москвы, в которую их затянула племянница, постепенно настолько увлекла их, что они уже не могли себе представить ничего более увлекательного, чем ежедневные прогулки. Они прошли всё Бульварное кольцо с его незавершённостью, духом старомосковским и особнячками.
Федосеевы уже чувствовали себя настоящими москвичами, поэтому посещение с племянницей, гостьей столицы, Ботанического сада вызвало у них чувство разочарования и удивления, прежде всего тем, что у метро нет никакого указателя о том, в какую сторону следует идти.
Далее они увидели вместо входа пролом в заборе, за котором обнаружили широкую лесную тропу с зарослями крапивы по бокам вместо тропических и субтропических растений.
Что-то не похоже на Ботанический сад.
Наконец, появились стеклянные дворцы.
Следом за племянницей Федосеевы кинулись к ним, но охранник сообщил, что эта оранжерея для посетителей закрыта и отправил их в старую оранжерею.
Пришли.
Старая больше напоминает парники приусадебных участков. Убого, тесно, душно. Скорее на свежий воздух. А где же знаменитые розы? За подлеском виднеется площадка, огороженная хиленьким заборчиком. Чахлые цветы, отдаленно напоминающие розы, пересохли без полива. Но Федосеевы сели на скамейку и стали любоваться ботаническим небом. Там всё хорошо. На лазурном пологе красовалось солнце, слегка подсвечивая золотисто-розовыми лучами облака, причудливые фигуры.
- Завтра у нас – Воробьёвы горы! – с задором объявила племянница.
Несмотря на то, что утром небо затянули тучи, Федосеевы смело последовали по намеченному племянницей маршруту.
Рассеянный солнечный свет едва пробивался сквозь плотный слой облаков. Ветрено и неприветливо было на улице.
Со смотровой площадки на Воробьёвых горах перед ними открылся во всей красе великий город! Помимо сталинских высоток появились новые - на Соколе, Пресне и на Садовой-Каретной.
- Зрелище восхитительное! - звонко пропела племянница.
Прогулка по набережной не удалась, поскольку там шли работы по благоустройству. Они пошли в обход по посыпанной гравием горной тропинке, вдоль которой стоят удобные скамейки. Вокруг - чистота и ухоженность, через овраги проложены деревянные мостики. Миновав Андреевский монастырь, не отставая от энергичной племянницы, Федосеевы прошли под Андреевским железнодорожным мостом и спустились на набережную, благоустройство которой до Патриаршего моста уже было завершено.
На Пушкинской набережной Нескучного сада они сели отдохнуть, а затем пошли по некогда заброшенному Нескучному саду, о котором слышали, но в котором никогда прежде не были, поражаясь: цветникам, дорожкам, мостикам, слушая пение птиц.
- Просто райский уголок в сердце большого города! – с горящим взором выпалила племянница.
Таисия вдхнула аромат роз всевозможных сортов.
А племянница восторженно говорила, что Москва - это не город, а целая страна, в которой столько прекрасных мест и так много парков и зелени, в которых можно отдохнуть лучше, чем каких-то там Турциях и Египтах, куда ещё и самолётом нужно лететь.
На следующий день отправились в Царицыно.
Твои дворцы прекрасны! И день был удивительный! И свет сумеречный! Солнце скрывалось за плотным слоем дождевых облаков, которые обещали вот-вот пролиться, но его так и не было весь этот волшебный день. Городские звуки, утопая во влажном воздухе, смягчались. Макушки деревьев гладили низкое небо. Птицы притихли. На аллеях безлюдно. На деревянном мостике дремлющего пруда Таисия с Леонидом остановилась, вспоминая то далёкое время, когда привезли сюда детей и увидели заброшенный парк, а вместо дворца стояли руины. Как всё преобразилось! Нет ничего удивительного в том, что около дворца и вокруг поющего фонтана толпился народ.
На другой день подошла очередь Сокольников.
Выйдя из метро на станции «Сокольники» племянница растерялась. Куда исчезли невысокие дома, над которыми возвышался Храм Воскресения Христова? Непрерывно оглядываясь, она пытались увидеть те Сокольники, которые видела в кино и на открытках, дачные Сокольники. Храм она увидела не сразу на фоне высоких жилых домов, лишь пожарная каланча соответствовала открыточному виду.
В парке племянница спросила:
- Дядя Лёня, а вы бывали здесь в молодости?
Не моргнув глазом, слесарь-лекальщик ответил:
- А как же! - хотя ни разу здесь не бывал, а Тося тем более.
Нет Федосеевы не из тех, кто в грязь лицом падают.
- Неужели это действительно Сокольники! – продолжала племянница, обнаруживая колоссальный разрыв между открытками и реальностью.
В её представлении Сокольники были похожи на таинственный лес с тропинками вместо аллей, были местом уединения и веселья, зимой с катком, ёлками и «Чебуречной». А сегодня это похоже на европейский парк.
В этом парке на танцевальной площадке знакомилась молодёжь. Здесь катались на коньках, здесь делали предложения возлюбленным.
Племянница в своих белых кроссовках шла впереди, а Федосеевы следовали чуть поодаль, держась за руки, по незнакомому парку, в котором всё до мелочей было продумано для удобства посетителей. Прежде всего, они обратили внимание на обилие указателей. Вот, к примеру, Майский просек - вымощен отличной брусчаткой песочного цвета, удобные скамейки, расположенные не вдоль него, а в уютных уголках. Он манит в даль, которой не видно конца, не переставая удивлять. Берега прудов укреплены стальной сеткой с гранитными камнями, а дорожки вокруг - крепкой плиткой. Между деревьями всё расчищено, кусты изящно подстрижены, в самых уединённых уголках разбиты оригинальные клумбы. А розы! О, этот запах и жужжание мохнатых полосатиков, собирающих нектар. Хочется остановить мгновение. Федосеевы присели на скамейку, пение птиц услаждало слух.
Было время, когда их жизнь состояла из постоянных встреч и застолий. Только ушли одни гости, как приходят другие, а за ними третьи, либо они спешили к кому-то. Промчались годы, многие растворились, исчезли, только их лица время от времени возникают в памяти. Таисия задумчиво сказала: «Лёнь, а Лёнь, я даже представить себе не могла, что в Москве можно найти уединённую тишину, такие заповедные уголки природы».
Племянница привела их к пруду. Отражённые в зеркале воды кучевые облака, рисующие чудные картины белыми узорами на небесном ковре - завораживали.
Смотреть на воду так же, как и на огонь, как известно, можно бесконечно. При этом возникает совершенно невероятное ощущение перехода в другую реальность, о которой они, возможно даже не задумывались.
- Теть Тая, дядь Лёня, а в Измайловском парке вы были когда-нибудь? - спросила племянница.
Никогда, «ни в жисть» Федосеевы там не были, но ответ был предельно утвердительный:
- Разов десять!
Как это только произнёс Леонид, так у Таисии глаза на мгновение выкатились на ладошки, которые она успела подставить, чтобы тут же вернуть очи на место.
- Поехали завтра?
- Давай.
Под руководством племянницы Федосеевы вышли из вагона на станции «Измайловский парк», бывшей «Стадион имени И.В.Сталина», где три платформы и три пути, чтобы вывозить любителей футбола со стадиона, но они об этом не знали. Поднялись по могучей лестнице, вышли на улицу, озираюсь, чтобы понять, в какую сторону идти.
Никакой информации о парке.
Племянница по наитию повела родственников направо, по широкой асфальтированной дороге, окружённой заросшим лесом.
Впереди был слышен мелодичный звон трамвая.
Да, трамвай ходит прямо перед входом в парк. Преодолев ещё одну дорогу, они оказываются на парковой аллее, ведущей к пруду, с обеих сторон которой стоят стройные белоствольные пирамидальные тополя, и увидели белую беседку, напоминающую знойный юг, тем более, что и день выдался на редкость жарким. В аллее тишина, только деревья переговариваются друг с другом, шелестят ещё зелёными, но по краям уже слегка потемневшими листьями. Птиц почти не слышно, изредка они пробегали то перед племянницей, то перед Федосеевыми, чирикая скороговоркой, как будто спешили сообщить им что-то важное, и исчезали. У большого пруда, в центре которого расположен живописный зелёный остров, они остановились, наблюдая за качающейся на водной ряби чайкой.
- Давайте я вас покатаю на лодке, - предложила племянница.
- Давай, прокати! - хором ответили Федосеевы.
Когда в новостях сообщили, что в Лужниках сдан к чемпионату мира по футболу стадион, племянница немедленно потащила «москвичей» туда. Они вышли на станции «Воробьёвы горы» потому что выход на «Спортивной» был закрыт на ремонт и направились к Лужникам. Бархатный ветерок мягко гладил им спины, но тут из-за поворота выехала, грозно рыча, мощная рыжая машина, страшнее грузовика и подняла пыльное облако. Но препятствия их не испугали, поэтому они всё же добрались до центральной аллеи перед большой спортивной ареной, на которой журчали фонтаны, вокруг было светло и красиво трогательной, болезненной и хрупкой красотой уходящего лета и вкрадчивым приближением осени.
Не спеша вышли на Лужнецкую набережную. Прозрачный, светлый день великолепные дорожки, удобные скамейки и прелестные икебаны из полевых трав и цветов восхитили их. А племянница всё повторяла, что чувствует себя так, как будто оказалась в курортном городе, где всё сделано для людей.
Ноги сами привели Федосеевых под руководством племянницы к Новодевичьему монастырю и обнаружили там параллели аккуратных дорожек вдоль белых монастырских стен, отражающихся шапками плачущих ив в зеркальной глади прудов, живописные изящные мостики между ними. Много скамеек, никаких заборов, вид на Москву-реку, идеальный газон, постриженные кусты и деревья, чистоту и покой. Белые стены монастыря с красными ажурными макушками в сочетании с небом и зеленью выглядели так выразительно, что Таисия уговаривала племянницу не спешить, полюбоваться закатом. Когда зажглись над городом огни всевозможных цветов, она не могла наглядеться на красочно подсвеченные фасады домов, на отражение огней в реке, и всё повторяла:
- Смотрите, как много вечерних огней в Москве! - в очарованье увиденным произнесла племянница. - Мосты парят над рекой, сияя огнями. Светящиеся деревья - это просто сказка какая-то!
Невозможно наглядеться не мастерство величайшего художника всех времён и народов - Его Величества природы! Бесконечная игра света и тени, движения воздуха, времена года, сменяющие друг друга! С одной стороны - непрекращающиеся перемены изображения, а с другой - завидное постоянство из года в год. Высокие деревья, гордо красуются, потряхивая разноцветными листьями на фоне мокрых чёрных стволов. Они как будто бы даже слегка позванивают, нужно только прислушаться: «Осень идёт, осень идёт, улетаем, улетаем, динь-динь-динь…».
Тишину парка нарушает гортанное курлыканье и негромкое мелодичное гоготанье, и над головами Федосеевых с племянницей пролетело несколько рыжих уток с белыми головками и короткими тёмными клювами. Они сделали несколько кругов над прудом и приземлились, да, именно приземлились на газоне, зелень которого подчёркивала их оригинальное оперение. Высоконогие, стройные, каштаново-рыжие с черными крыльями, они похожи одновременно на уток и на мелких гусей. До чего же умны эти утки! Они, облетев пруд, увидели, что у Ротонды Екатерины II стоит малыш в ярком красно-чёрном комбинезоне и крошит хлеб, и вежливо подошли за угощением. Там уже клевали крошки привычные кряквы: яркие с каштановым зобом и зеленой головой самцы и серенькие уточки. У всех на крыле синее “зеркальце” с белыми каёмками. Конечно же, вокруг маленького кормильца суетились воробышки и голуби, но все птицы вели себя при этом вежливо, с достоинством.
Племянница из-под Кургана показывает Федосеевым аллеи Екатерининского парка в обычный день, любуясь бесчисленными оттенками малахита, серебра и золота осени. Во всём наблюдается мягкость, даже утомлённость. Прохладный ветерок по утрам вкрадчиво шепчет о приближении осени. Сама природа готовится отдыхать, как уставший после трудного дня человек. Оперились птенцы, научились самостоятельно добывать еду. Кто-то готовится к дальнему перелёту, а кто-то торопится сделать запасы на зиму. Стаи скворцов прибыли в столицу, чтобы очистить газоны от личинок и насекомых и набраться сил перед дорогой. Запах яблок в садах и парках опьяняет, поскольку - Яблочный спас!
В удивительно прозрачный, тихий день, когда лучи солнца нежно и мягко освещали всё вокруг, создавая поэтическое настроение, племянница прогуливала Федосеевых по дорожкам коломенского парка. Они вглядывались в живописные оттенки крон деревьев, в глубине которых кокетливо покачивались, как золотые серёжки, первые пожелтевшие листочки. Макушки пирамидальных тополей переливались серебром. Щебет птиц, бархатный ветерок, пьянящий аромат яблок - райский сад!
Со склона, ведущего в Голосов овраг, они спустились к ручью по невероятной многоярусной, наподобие винтовых, деревянной лестнице, круто уходящей вниз. Склоны оврага покрыты густыми зарослями - даже не верится, что это почти центр Москвы, а не глубокий лес. Небо едва угадывалось в просветах листвы. Какой перепад высоты! Московская Швейцария! Берега Голосова оврага облагорожены. Ручей, протекающий по его дну, обрамлен булыжником. Через него перекинуты каменные и деревянные мостики. По дну оврага они вышли на набережную Москвы-реки, и когда оказалась на ней, то ахнули от восторга. Европейская чистота и ухоженность! Ничего не мешает любоваться рекой, проплывающими утками и чайками. По реке то и дело проходят прогулочные теплоходы. Зеленые полянки, берега со скошенной травой, тротуарами и клумбами.
Там, где река делает поворот, племянница оглянулась и вскрикнула: «Ой, вы только посмотрите, какой вид!»
Над кронами деревьев возвышался пронзительно белый конус Коломенского собора, а в небе парили чайки, и беспорядочно махали крыльями мудрые вороны.
Сенокос в парках Москвы! Запахи свежескошенной травы, как будто идёшь по лугу. Но это московская аллея, пустынная, с ароматом сена. Траву на газонах скосили, но не убрали, и она, подсыхая, навевала Таисии мысли о просторных лугах, уходящих за горизонт, о тихой реке, отливающей золотом солнечных лучей её детства. Сенокос на газонах и в парках Москвы стал привычным, и, закрыв глаза, многие городские жители, так же как и она, переносятся в поля и луга, по которым давным-давно не бродили. Они молча шли, держась за руки. Когда племянница удалилась вперёд на значительное расстояние, неожиданно Леонид остановился, обнял Таисию и жадно поцеловал.
Утром, когда завтракали на кухне, племянница вдруг встала, подошла к окну, долго не отводила взгляда от проходной завода, и неожиданно сказала:
- Дядь Лёня, не хочу я домой возвращаться, устройте меня на завод!

Маргарита Васильевна Прошина родилась 20 ноября 1950 года в Таллине. Окончила институт культуры. Заслуженный работник культуры Российской Федерации. Долгое время работала заведующей отделом Государственной научной педагогической библиотеки им. К. Д. Ушинского, затем была заместителем директора библиотеки им. И. А. Бунина. Автор многочисленных поэтических заметок под общим заглавием "Задумчивая грусть", и рассказов. Печаталась в альманахе “Эолова арфа”, в "Независимой газете". Постоянно публикуется в журнале “Наша улица". Автор книг "Задумчивая грусть" (2013), "Мечта" (2013), "Фортунэта" (2015) и "Голубка" (2017), издательство "Книжный сад", Москва. В "Нашей улице" публикуется с №149 (4) апрель 2012.

"Наша улица” №215 (10) октябрь 2017

Маргарита Прошина ЗИМА ВОСПИТАНИЯ рассказ

Маргарита Прошина

ЗИМА ВОСПИТАНИЯ

рассказ

  

Не сравнить тебя ни с чем,
зимний живописный день,
я пришла к тебе за тем,
чтобы видеть свет и тень…

У Твердовской строчки рождаются сами собой.
Идёт косой снег и, если зацепиться взглядом за снежинку, спускающуюся рядом, можно разглядеть её неправильную форму. Снег забвения застилает воспоминания сплошной белой мутью. При попытке набрать в горсть снег, полвека жизни рассыпается морозной пылью.
- Утки умеют ходить, как люди! - восторженно произнесла внучка.
- Да…
- И плавать, и летать!
- Да, - ещё раз согласилась с внучкой бабушка.
Она была счастлива полностью посвятить себя внучке.
Без воспитания - нет человека, а есть нечто, что только внешне походит на него.
Эти мысли нередко навещали бабушку.
Она вспоминала о прошедших годах и приходила к убеждению, что жизнь - это рукопись книги, которую пишущий человек пытается понять и объяснить, хотя бы самому себе.
«Господи, да я всю жизнь не жила обычной жизнью обычных людей, именно, обычных, хоть на голове тиши, обычных, что жизнь слишком коротка, чтобы ходить, разинув рот, по магазинам и радоваться очередной кастрюле на кухне, или откушивать богато в ресторанах».
Нет!
Бабушка, Твердовская, оправдывала свою фамилию.
Она прямо после роддома стала вживаться в кристаллы неразрешимых на первый взгляд вопросов, которые ей предстояло разрешить.
Уже с пяти лет она читала Эйнштейна.
Конечно, мало что понимая в этом, но сам процесс чтения приносил ей невероятное удовольствие, именно таким путем она напитывала и развивала подручных детей, вроде своей дочери, внучки и, потом будет, правнучки.
Термодинамические свойства решетки соответственно модели Эйнштейна позволяют прийти к пониманию колебательной части энергии. Это справедливо, вероятно, в более широкой области, чем рассмотрение тепловых свойств твердых тел. Модель Эйнштейна вскрывает зависимость величины объема от сжимаемости при нормальных давлениях...
Что сказать ей о времени? Что оказалось без стрелок. Это Твердовская вспомнила Бергмана, любимого ею режиссёра.

Деревце в снежном наряде,
Речка в морозы открыта.
Чёрное с белым при взгляде
Смотрится фильмом забытым.

На пустыре безбрежно снежном вороны кружатся отважно, им наш мороз совсем не страшен. И это важно. Голубь юный клюёт пшено в кормушке зимней, воркует сладостно, не может он наглядеться на голубку декабрьским утром. Красота!
Блещет снег белой бородой. Из сумрака скоро уже оборвутся охлопочки; и образуются всюду снегурочки в мерзлых канавках, на кустиках, около тумбочек. Зимами весело! Крыты окошки домов. Массою валит снег, прохожие обрастают им. Виснут заснеженными ветвями деревья вкруг домов. Бегут в мехах по улицам шапки, шапочки, просто шапчурки. Вот здесь - тротуар замело, протоптали лишь тропиночку. И вьюга пустилась вприсядку по улицам, и раздались неосыпные свисты; рои снеговые понеслись, прогоняя быстро пролетки, чтоб вывезти саночки, сеяла обвейными хлопьями; хлопья крепчали, сливались; посыпался белый потоп. Наутро снежинки обернулись дождём.
Смотрите, вот ближайшие соседние частицы в решетке алмаза соединены валентными связями, для которых центральное взаимодействие не является адекватным приближением. Поэтому Твердовская в своем рассмотрении решетки алмаза не делает никаких допущений относительно вторых производных функций, соответствующих двум ближайшим соседям. Она показывает, что все такие производные, с учетом симметрии структуры алмаза, зависят только от двух независимых постоянных.
По ледяной дорожке, испытывая необыкновенный восторг, перемешанный со страхом, Твердовская катит с горы. Горка крутая, высокая! Миг и санки переворачиваются внизу в мягкий снег. Смех и веселье овладевают ею. Скорей спешит на горку, чтобы вновь испытать сладостный восторг. Страха как ни бывало. Катаясь на санках, Твердовская научилась преодолевать страх. С той поры счастливой, когда нужно принимать непростые решения, она зажмуривается, видит крутую горку и летит.
Твердовская видит себя пушистым снегом в поле, танцующей снежинкой, парящей в воздухе под пение вьюги.
Снежинка как белый ангел спешит на землю, чтобы вместе с другими нежными подругами укутать леса и поля от суровой зимней стужи. Снежинку Твердовская рассматривает в потоке снежном вместе с поэтом. Век её короток, но головокружителен, упав на землю, она утратит свою индивидуальность. Ветер то поднимает её вверх, то уносит в сторону, продлевая её головокружительный танец.
Навстречу солнцу и морозу зовёт Твердовскую внутренний голос. А в окнах домов напротив подмигивают солнечные зайчики. Она выходит. Мороз обласкивает её, нежно пощипывает щёки, солнечный свет ослепляет. Чудесно! Лёгкой походкой возвращается, переполненная светлыми впечатлениями к письменному столу.
Тврдовская в ходе экспериментов выяснила, что кроме взаимодействия между ближайшими соседями, следует рассматривать также и взаимодействие между вторыми по близости соседями, которое она считает центральным. Таким образом, всего имеются три независимых константы, входящие в выражение потенциала в ее рассмотрении; эти константы определяются с помощью частоты и постоянных упругости. 

Снежная аллея
Белого белее,
Снежного снежнее
Белая аллея.

Снег преображает всё вокруг, красит тротуары, перекрёстки, лестницы, дарит ощущение праздника и исчезает. Волшебный полёт снега так же краток, как и человеческая жизнь. Кратковременна встреча неба и земли. Скоротечна и жизнь земная.
Сейчас она стояла с внучкой у зимней реки, и произносила сами собой сложившиеся строки:

Река не хочет спать в морозы.
Она любуется снегами!
Такие вот метаморфозы
Случаются зимой и с нами.

Ещё раз пейзаж зимний, но с другого ракурса, и пятилетняя внучка уже повторяет за бабушкой строчки…

Река не хочет спать в морозы…

- А что такое мефатарозы? - вдруг спрашивает она.
- Ангелочек… метаморфозы… Видоизменения, преображения, переход, глубокое преобразование
- Ой, холодно! А я маленькая, маленькая и холода боюсь…
- А мне - нет, - сказала Твердовская.
Внучка задумалась, а потом спросила:
- А люди летать могут?
Ангелине было четыре года.
- Как сказать… На самолётах… Но могут и так, как у Шагала.
- А кто такой Шагал?
- Художник…
На белом белое видней, как есть «Белый квадрат» на белом фоне у Малевича, когда всё снежное синеет, иль солнца луч пробьётся из-за туч. Ах, как же заиграют в нём кружева снежинок, стремясь свою оригинальность показать, ведь ни одну не спутаешь с другою. Ещё нагляднее зима, когда снежинки, беспорядочно паря, танцуют в сумерках. В ночи же перед звёздами красуясь, они преображают всё вокруг.
- Я тоже художник, - сказала, не моргнув глазом, Ангелинка.
- Конечно, Ангелочек… Сегодня у нас первым будет урок рисования.
- Я нарисую утку…
- Чудесно!
- Как она летит… С крыльями…
- Летают утки тяжело…
- Бедненькие…
- Даже странным кажется, что они самостоятельно взмывают в воздух…
- Ой, куры на уток похожи…
- Но не летают, как и некоторые люди, напоминающие толстой походкой уток, но не умеют.
Здесь из-за деревьев со свистом крыльев по четкой прямой к завтраку подоспели новые утки.
- Бабушка, сколько их! Быстрее давай крошить!
Внучка маленькими пальчиками стала энергичнее выщипывать мякоть из батона.
У той и у другой было по мягкому, только что из магазина, батону.
Утки бросались к крошкам хлеба, отталкивая друг друга, шлёпая распахнутыми крыльями по головам…
Подлетают ещё, издали, как самолёты, а если нужно повернуть, то закладывают длинный вираж.
Утки планировали над речкой в снежном окружении.
Твердовской шел невероятный десяток, но она была юна. И до такой степени удивлялась этому своему состоянию, что иногда проверяла свой год рождения, чтобы ещё и ещё раз убедиться, что ей уже очень много лет.

Воспоминания снегами тешат душу.
На зимней речке я себя стараюсь слушать.
Когда сжимается кольцо судьбы моей,
Теченье жизни представляется ясней.

Сегодня Твердовская была особенно молода и взволнована: через несколько минут должна была начаться трансляция церемонии объявления победителей международного конкурса… в котором участвовала её правнучка Маргарита…
Первое появление внучки Ангелины… Саночки скользят по белой тропинке… Незамерзшая речка. Зимний парк. Батон хлеба. Кормят. Румяные щечки Ангелочки…
Как долго Твердовская была уверена в том, что живёт интересной насыщенной жизнью. Как и все вокруг, она тоже постоянно куда-то спешила. Понимание, что бесконечная спешка - всего лишь иллюзия, пришло к ней с появлением внучки Ангелины. При первой встрече с очаровательной крошкой, Твердовская почувствовала, что всё вокруг неё, и она сама изменилось. Вглядываясь в личико прелестной крошки, она с нежностью говорила:
- Ангелочек мой ненаглядный, я твоя бабушка, какая ты красавица! Носик у тебя маленький, ротик крошечный, а пальчики тоненькие, но уже с ноготками. Мы с тобой обязательно подружимся, правда!?
- У-а! - или что-то в этом роде воскликнула Ангелина, но звуки-то были, причём высоко звучащие, каждый которые слышал при получении себя, именно, подчёркиваем, себя, из роддома, поскольку каждый вышел из этого заведения, не всегда помня об этом.
Шёл снег. Твердовская первой приняла внучку из рук служительницы роддома. Она опередила свою дочь, которая уже протянула руки к своей дочке. Запутаешься, прямо, кто чья дочь?
Матрёшечки!
Одна из другой так и вылезают.
И конца края не видать!
Гляньте, следом уже другие своих новорожденных встречают. Очередь за получением новых людей выстроилась аж до Китайской стены! Эти мысли не проскочили, а проимпульсировали в голове Твердовской.
Ангелиночка была упакована в атласное ватное одеяло.
Личико едва было видно из-за кружевного обрамления. Одна снежинка упала на носик новорожденной. Твердовская успела разглядеть в снежинке кристаллическую решетку, которыми она занималась в своём институте всю жизнь, и привнесла много нового в это направление изучения материального мира, параллельно став доктором наук и действительным членом Академии наук.
Кристаллы отличаются от веществ в других состояниях периодическим расположением атомов. Такая структура называется кристаллической решеткой. Регулярность, обнаруживаемая кристаллической решеткой, по существу, является регулярностью трехмерной сетки, подразделяющей пространство на тождественные параллелепипеды. В простой решетке на каждую элементарную ячейку приходится по одному атому. Если же заменить атомы подобно ориентированными молекулами, то получится структура решетки общего типа. На каждую ячейку приходится в этом случае столько атомов, сколько их имеется в одной молекуле. «Молекула» состоит из геометрически расположенных атомов и не обязательно обозначает действительную молекулу, поскольку истинная молекула вытроена из атомов, скреплённых друг с другом сильнее, чем с остальными атомами решетки...
- Ну, мама, - пропела дочь, - дай мне...
- Что «мама», - усмехнулась Твердовская. - Забыла, как я тебя принимала?! Все пройдут через мои руки…
В ночной тишине она перечитывала любимых авторов и размышляла о прочитанном. Чтение и размышление увлекали её настолько, что она исключила пустые разговоры и встречи. Всё время она посвящала дочке, внучке, и правнучке, с которой вела бесконечный диалог, поскольку была убеждена в том, что с первых дней прихода в этот мир следует относиться к ребёнку, как к личности, без сюсюканий, вдохов и охов. Внучка реагировала на её слова так живо и точно, что было явным подтверждением бабушкиной правоты. У них сложились весьма гармоничные отношения.
Бабушка воспитывала внучку, а внучка - бабушку.
Каждый раз, собираясь на прогулку, Твердовская, одевая внучку, рассказывала ей, что на улице холодно и следует одеться потеплее, чтобы не замёрзнуть. Саночки скользят по белой тропинке в зимнем лесу. Искрится снег под лучами солнца. Внучка прикрывает ладошкой глаза. Воздух прозрачен и чист, но мороз хватает за щёки. Бабушка наклоняется к внучке, трёт варежкой её раскрасневшиеся щёчки и спрашивает:
- Тебе не холодно, Ангелочек?
- Нет, - тихо отвечает внучка.
- Вот и хорошо! День чудесный! Я так нашу зиму люблю. Сейчас мы с тобой повернем, и солнце не будет светить тебе в глаза. Оно просто загляделось на тебя.
- На меня?
- Да, на тебя, Ангелочек.
- Бабуля, а у него есть глазки?
- Конечно, есть.
Старые темные стволы высоких деревьев напоминают колонны невероятного концертного зала.
От колонн стволов, освещенных заходящим солнцем, ложатся длинные тени.
Как будто художник графически чётко расчертил пространство холста.
Снежная тропинка незаметна, снежное упрятано от глаз…
- А ротик? - продолжает расспрашивать внучка.
- И ротик.
- А солнце разговаривает?
- Нет, Ангелочек, оно очень выразительно молчит, может улыбаться, хмуриться…
- Молчит…
- Вот мы с тобой пришли уже к уточкам, - бабушка поворачивает санки, и внучка взмахивает от восторга ручками, увидев уток:
- Ой, бабуля!
- Да, очень много уток. Сейчас мы с тобой их угостим хлебом.
Твердовская отламывает кусочки хлеба и бросает в незамерзающую воду. Утки спешат к берегу с громким кряканьем, пытаясь поймать угощение, самые смелые взмахивают крыльями и, оказавшись на берегу, бойко толкаются буквально под ногами. Ангелина смеётся от восторга.
- Дай, я хочу кормить…
- Только ты постарайся бросать подальше, Ангелочик, - говорит бабушка, протягивая ей кусочки хлеба.
Ангелина старается, но хлеб падает на санки, комбинезон сковывает её движения. Она огорчённо смотрит на уток.
- Ничего, деточка, не огорчайся, когда мы уйдём, утки подберут твой хлеб.
Дочь Твердовской буквально с первых месяцев жизни отличалась желанием быть самостоятельной. Любимыми словами её были: «Я сама!»
Внучка родилась, когда дочь работала над докторской диссертацией, естественно, бабушка пришла на помощь.
Твердовская на себе испытала твёрдость родительской любви, и дала себе слово никогда ни на кого не давить, тем более на ребёнка. Она хотела, чтобы внучка выросла самодостаточной личностью, уважала себя и других, была умной. А уж как нелегко этого добиться, она испытала на своём личном опыте, о котором, правда, Твердовская предпочитала не распространяться.
Всё в жизни происходило незаметно, даже плавно. Она не заметила, как из пятилетней девочки стала матерью, бабушкой, а потом и прабабушкой. При взгляде в зеркало она видела себя молодой и полной сил.
Твердовская восхищалась личностями, которые создали свои миры, оставили след в виде написанных книг, выложили свою душу, оставили своё дыхание на стекле вечности.
День незаметно светлеет, робкое зимнее солнце пытается выглянуть из-за облаков.
В морозные зимние дни Твердовская старается почаще ходить к речке, которая впадает в пруд недалеко от дома. Тепло одевается, берет два-три батона хлеба, и спешит на встречу с уточками. Ноги сами несут её вниз к пруду. Пруд, в отличие от речки, покрыт толстым слоем льда, но утки неустанно, днём и ночью, кружат в южной его части, сохраняя полынью. Двухуровневые, занесённые снегом дорожки окаймляют пруд, спуститься к краю полыньи можно только по скользкой тропинке, ведущей вниз.
Осторожно Твердовская преодолевает крутой спуск под громкое нетерпеливое кряканье уток. Их здесь так много, сотни две. Селезни и уточки, самые смелые выходят прямо на берег и не просят, а требуют угощение. Какое удовольствие кормить их, наблюдать за их суетой и ловкостью. К сожалению, хлеб быстро заканчивается, и тут те утки, которым ничего не досталось, возмущенно делают Твердовской замечания, а она извиняется, обещает в следующий раз принести больше хлеба, и медленно поднимается выше, чтобы полюбоваться ими. Селезни с изумрудными шейками, красавцы, такие боевые и смелые. Уточки - скромные, но ужасно милые, украшены синими и жёлтыми пёрышками, вроде так незатейливо, но изящно. Наблюдать за ними можно бесконечно, они прихорашиваются, играют и шалят, некоторые из них грациозно спят, не обращая внимания на шум, запрокинув голову и спрятав её под крыло.
Тут Твердовская говорит правнучке:
- Я за зиму, в графике белого и черного, забываю о живописном разнообразии. Господи, сколько же у тебя красок?! Я никак не налюбуюсь!
- И я! - восклицает снежинка Маргариточка.

Что пишется для нас в календаре,
Является обычным заблужденьем -
Река не замерзает в январе,
Струится без мороза на Крещенье!

В парке удивительный свет: тень и солнце. Под деревьями в снегу отдыхает множество уток, всех цветов и оттенков. Над водой склонились черные, припорошенные снегом ветви ивы, как бы любуясь своим отражением. Прихорашиваются, слегка покачивая веточками, чуть-чуть касаясь воды.
Та-а-а, та-та-та, та-та! Тра-та-та, та-та!
Из-за снежного нежного холмика скрипично чинно и фортепьянно, лапка за лапкой, выступает под восхитительный марш оловянных солдатиков из «Щелкунчика» вереница других уток, словно колонна самих солдатиков, пополняя пёструю армию питающихся сородичей.
Та-а-а, та-та-та, та-та! Тра-та-та, та-та!
Колебания могут быть либо поперечными, либо продольными, причем первые из них являются «двукратными». Например, у решетки алмаза все оптические ветви стремятся к одному и тому же пределу, тогда как у решетки, скажем, хлорида натрия поперечные и продольные колебания стремятся к различным пределам. Это различие обусловлено тем, что благодаря ионному характеру решетки хлорида натрия в ней имеется электрическое поле, связанное с продольными колебаниями и увеличивающее колебательные частоты.
Одни утки, среди которых выделяются милые сердцу Твердовской селезни, на белой шее которых переливаются в зимних солнечных лучах изумрудные кольца, гуляют по берегу. Другие важно кружат по воде, как бы выставочно демонстрируя себя посетителям парка, взрослым и детям, лениво переговариваясь друг с другом: «Кря-кря». И здесь преобладают красавцы-селезни. А что им, спрашивается, делать? За детьми они ведь не ухаживают! Надо сказать, что для уток наступила счастливая пора: с берега летят кусочки хлеба, печенье, конфеты, вафли, и даже мороженое! Над утками парят чайки. Тело у них очень короткое, а размах крыльев огромный. Они о чём-то скандалят в небе. Их клёкот похож на вороний грай. Распахивая белые хвосты пушистым веером, бесстрашно пикируя, они проносятся над самой водой, привлекая к себе внимание людей, как бы ревнуя их к уткам. Чайки хотят быть в центре внимания. Всюду конкуренция.

Уток радует вода,
Несмотря на холода.
Уткам нравится зима.
Я мороз люблю сама!

Удивительно украшает город снег.
Он преображает самые неприглядные места, например, уродливые гаражи, сохранившиеся со времен «развитого социализма». Внутри они забиты хламом, но укутанные пушистой периной, окруженные стволами деревьев, на ветках которых зима аккуратно разложила взбитые как эскимо снежинки, даже эти уродцы похорошели до неузнаваемости. В ранние сумерки зимняя белизна продлевает свет, а свет московских окон разноцветными искрами подсвечивает землю. Город выглядит ухоженным и сказочным, а в отдельно взятых местах и безлюдным. Только нахохленные воробушки, мудрые вороны и шумные голуби нарушают тишину. Этим ребятам Твердовская рада всегда и старается не забыть для них угощение - либо пшено, либо хлеб. Наблюдать за их трапезой - можно бесконечно. В них поражает терпеливость и взаимное уважение, то, чего так не хватает людям. Бесконечное, такое разное и подвижное небо дарит Твердовской интересные подсказки, стоит только к нему присмотреться внимательно, образы проявляются более чётко.
Проникать в тайну помогает живопись ночи. Купол небесный расписан каждый раз новыми оттенками. Ночные облака мазками небесной кисти даны совершенно в другом колорите - лёгким парящим белым, который невозможно увидеть днём. Ночь морозная, зимняя, прозрачна, как вымытое стекло. Небо холодно отстраняется от Твердовской, а месяц и звёзды, словно из белого золота, отрешённо наблюдают за нею.
На санках Твердовская с горы летит, жмурится от яркого снега. Игра в снежки до полного изнеможения, а потом, весело захлёбываясь от восторга, лепит снеговиков.
Постоянно удивляется тому, как освещение творит чудеса, постоянно меняя картину, созданную небом, солнцем, занесённой снегом землёй и деревьями. Сочетание света и тени меняет ветерок. Он играет с облаками на лазурном небе, которые скользят по солнечному диску, преображая освещение. Солнце же, с улыбкой наблюдая их игры, продолжает свой зимний путь. Твердовской нравится наблюдать, как тени сгущаются, поглощая свет. Снег в тени деревьев в солнечный день кажется синим. Высокие стройные стволы отбрасывают длинные тени, а между ними искрятся, переливаясь, снежные полосы.
- И я буду взрослой? - спрашивает Твердовская у своей бабушки.
- Будешь, раз родилась…
Дочь, внучка и правнучка остаются с фамилией бабушки - «Твердовские».
Тихая заводь. Красив морозный водопад, он зимним уткам очень рад…
Листочков золото над зимней речкой…
Зимняя дорожка, зимняя беседка, лёгкая походка…
- Бабушка, снежинки вальсируют! - восхитилась правнучка.
- Да, Маргариточка, вальсируют… Кругом нас музыка. Необычная, небесная, сердечная…
Пошире приоткрыта дверь, когда звучит виолончель.
Твердовская из всех времён года предпочитала зиму.  Снег всегда обрушивался на Москву внезапно. Проснувшись утром, она спешила к окну. При виде белых крыш, деревьев и белого ковра, укутавшего город, она чувствовала необычайный прилив сил и желание творить. Как ребёнок она радовалась снегу.
Твердовская любила гулять под вечерним снегопадом, когда с тёмного неба падают пушистые легкие хлопья, как будто искусный ткач создает на глазах прохожих графическое полотно: белое на черном, или черное на белом. Сквозь снежную завесу проступают контуры старинных московских особняков, купола церквей, а вдали виднеется высотное здание, совсем в дымке.

Укрывает снег скамейки
Посидеть на них посмей-ка!
Сразу станешь дед-морозом
Под заснеженным наркозом!

Твердовская ловит ладонями снег и целует его. Он такой воздушный, мягкий, ласковый. Твердовская видит себя девочкой на ледяной горке с санками. Снег приносил ей всегда радость, как, впрочем, и всем детям.
Амфитеатр аудитории. Профессор Ангелина Твердовская читает студентам лекцию:
- Интерференция в отрезке определенного времени позволяет получить А-скан - последовательный срез сетчатки в определенной её точке. При перемещении исследуемой структуры и источника света друг относительно друга создаются множественные А-сканы, соединяющиеся в поперечное двухмерное изображение, называемое В-сканом, или линейным сканом. Скорость сканирования при пространственно-временной ОКТ составляет около 400 А-сканов в секунду...
Особенно мир преображается после ночного снегопада, ранним утром, когда город ещё спит, укутанный снежным покрывалом, создающим праздничный, поэтический мир. На черных деревьях искрится золотом освещённый светом окон снег. Улицы и дома от переливов неоновых ламп кажутся нарисованными, нереальными. И всё это делает новый снег.
Лёгкая поземка прикрыла обнажённую землю кружевным покрывалом.
Огромное зимнее тяжёлое закатное солнце неспешно приближается туда, где верхушки сосен сливаются с небом. Ничего подобного она прежде не видела. Свет его озаряет всё вокруг золотисто-розовым цветом, а лучи - преображаются из голубого в бирюзовый, который широкими мазками ложится на бледно-голубой холст и создаёт иллюзию движения морской воды. Твердовская с нескрываемым восторгом смотрит то на Запад, где край солнца уже спрятался за макушками деревьев, а нежные тона наливаются золотом, то - на Восток, где бирюза темнеет и ширится, пытаясь навсегда завладеть её вниманием. 
Звучит виолончель. Юная виолончелистка заканчивает выступление. Её поздравляет с победой седовласый председатель жюри международного конкурса.
Это Маргарита, правнучка Твердовской.

Слушать марш оловянных солдатиков из балета Петра Чайковского «Щелкунчик»

"Наша улица” №208 (3) март 2017

Маргарита Прошина СНЕЖНАЯ ДАМА

Маргарита Прошина

СНЕЖНАЯ ДАМА

рассказ

  

Снег был неумолим. Аде нравился снег, и она сама была как снежный шар в белой шубе, в белой меховой шапке, в белых модных сапожках. Она ловила крупные снежинки губами, языком, подставляла им свои круглые щеки, как будто плыла в бесконечной снежной реке, и непонятное счастье окутывало всю её неуклюжую неимоверно полную фигуру. Поволока зыбкая, снег нежный, розовый, густой, голубой, убелённые фигурки прохожих. Сердце колотится так, что страшно дальше жить, хотя очень хочется, жить и жить, парить легко, как эти снежинки, взмывать к небу и опять тихо ложиться на любимую землю. О, какое счастье быть снежинкой, невесомой, беззаботной! 
Вдруг она увидела искрящуюся праздничными огоньками ёлку. Ада в каком-то оцепенении остановилась и не могла отвести взгляда от огней. Через стеклянную дверь в гостиную, где на новогоднем столе уже стоят бутылки со сладкими ликёрами, свежевыжатые ананасовый и гранатовый соки; салаты - мясной, рыбный, овощной, фруктовый; мясное ассорти на листьях салата; рыба красная и белая горячего и холодного копчения; икра такая и сякая, румяные груши, хурма и мандарины на огромном серебряном блюде выглядят как голландский натюрморт. Хрусталь, приборы, посуда с позолотой отражают разноцветные огоньки на ёлке. По всей квартире разносится аромат мамочкиных горячих деликатесов: свинина с брусничным соусом с добавлением красного вина, мёда, имбиря и корицы; кролика с маслинами и розмарином; телятины фаршированной картофелем и луком; индейки с тыквой в сливочном соусе. Ада с мамой обожали поесть вкусно, изыскано, не спеша. Вот мама зажигает свечи и они в нарядных платьях, сшитых специально для Нового года, садятся за стол вкушать кулинарные изыски и смотреть не отрываясь от экрана новогодний «Голубой огонёк»! Роза Аркадьевна чудесно умела делать великолепную, разнообразную выпечку, но, понимая, что это вредно для здоровья, последние годы вообще перестала печь.
Уже в детском саду Аду стали дразнить дети за её полноту. Слепая материнская любовь выражалась в неустанной заботе о вкусном и полезном питании, к которому относились как к священнодействию. Роза Аркадьевна так защищала своего ребёнка от голода болезней, зависти, грубости.
Я не хочу сказать, что жизнь Ады была адом. Как говорится, как назовёшь корабль, так он и поплывёт. Но когда Аде давали имя «Ада», никто не предполагал, что её жизнь может быть столь неудачной. Ада всю жизнь прожила с матерью, и была абсолютно счастлива. Им было так хорошо вдвоём, что они даже на минуту представить себе не могли другой более счастливой жизни.
После работы Ада разложила пасьянс-гадание в надежде, что выйдет четыре туза, что означает исполнение желания, но вышли четыре восьмёрки -  неприятности, беда. Ада, методист районного управления культуры, была мила лицом, но излишняя полнота размывала приятные черты.
Во время снегопада толстая Ада походила на снежную бабу. Но в душе она была не такой, во всяком случае, не бабой. Она почти никогда не садилась на освободившиеся места в вагоне метро, стеснялась, что не втиснется. И когда её вдруг какой-то мужчина в дорогой дублёнке деликатно спросил: «Дама, вы выходите?», - потому что Ада своими неимоверными габаритами заслоняла двери вагона, она вся вспыхнула от этого вежливого обращения, и поняла, что она не баба, а дама. 
Действительно, несмотря на огромный размер одежды, Ада умудрялась выглядеть как дама. Значительную часть свободного времени они с мамой проводили в магазинах для «толстяков». Покойный отец грамотно распорядился деньгами, обеспечив жену и дочь. Ада любила шляпы. Зимой она предпочитала головные уборы из натурального меха, например шляпы из белого каракуля, отороченные норкой. Платья она, в основном, заказывала в ателье. Украшения предпочитала покупать массивные в художественных салонах из натуральных камней. Самой большой головной болью для обеих дам была обувь. Её подобрать в магазинах было практически невозможно. Туфли и сапоги буквально через два-три дня расходились по швам. Настоящим спасителем был потомственный сапожник, у отца которого ещё отец Ады заказывал и чинил обувь. 
В театре для неё всегда выносили отдельную банкетку. Полнота угнетала Аду, но она не могла справиться с весовыми излишествами. Хотя прежде заглядывала к эндокринологам, где ей прописывали диеты. Она говорит, что если не поест, у неё кружится голова, от голода трясутся руки и ноги, и она прямо в обморок падает. После рекомендаций врачей, она совершенно перестала навещать их, чтобы не нарушать свой размеренный образ жизни, привитый мамой. 
С мамой они постоянно созваниваются и обсуждают меню на ужин, что вызывает ехидные улыбочки методисток. За несколько дней до того страшного дня, когда у мамы оторвался тромб, Ада в тревожной задумчивости разложила пасьянс-гадание, и у неё выпал туз пик в перевёрнутом виде, что означало плохие новости и девятка пик - болезнь или смерть. Ада никак себя простить не могла за то, что разложила карты в тот день...
Прошёл уже месяц с того дня, как Ада похоронила свою маму. Хоронила совершенно одна! Она заказала ритуальный автобус только до известного кладбища, где сорок лет назад был похоронен её отец. Когда водитель автобуса узнал, что на кладбище она будет совершенно одна, то у него дрогнуло сердце, и он сказал, что готов подождать и довезти её хотя бы до метро бесплатно. Ада отказалась, она даже не понимала, как можно оставить маму одну.
Снег шёл и не кончался, всё шёл и шёл…
Ада была единственным поздним ребёнком. Розе Аркадьевне было немногим меньше сорока лет, она уже смирилась с мыслью о том, что ей так и не суждено стать матерью, когда нечаянная радость пришла в их с мужем дом - она родила здоровую прелестную девочку, как две капли воды похожую на отца. Роза Аркадьевна во время войны была медицинской сестрой, с мужем, Алексеем Андреевичем, она познакомилась ещё в госпитале во время войны, где он лечился после ранения. Он был на пятнадцать лет старше её, очень серьёзный женатый человек, политработник. После ранения его комиссовали. Роза Аркадьевна даже представить себе не могла, что когда-то после войны они встретятся и этот солидный человек станет её мужем. Но Алексей Андреевич запомнил милую черноглазую сестричку, её добрую улыбку и ласковый взгляд. Судьба свела их вновь в Москве в мае, когда цвела сирень, через три года после войны. Он овдовел, выдал дочь замуж и жил один. Встреча с Розой Аркадьевной воскресила те нежные чувства, которые Алексей Андреевич втайне испытывал к ней прежде, не смея признаться в этом даже себе. Он воспринял встречу с Розой Аркадьевной как подарок судьбы и вскоре предложил выйти за него замуж. Роза Аркадьевна окружила мужа любовью и заботой. Муж был влиятельным чиновником в министерстве лёгкой промышленности. Супруги мечтали о ребёнке, но только в тридцать шесть лет Роза Аркадьевна родила. 
Девочку назвали древним именем «Ада», что означает украшение, радость, с её появлением радость пришла в их дом. Роза Аркадьевна ушла с работы и первые четыре года Ада росла как тепличный домашний цветок в любви и ласке. Она ни в чём не знала отказа. Роза Аркадьевна уделяла особое внимание питанию, готовила много и вкусно. Ада же на радость матери ела с аппетитом и незаметно набирала вес. Отец Ады постоянно заботился о том, чтобы обеспечить безбедную жизнь жене и дочери. Внешне Ада выглядела достаточно спокойной и неприступной, но в душе была впечатлительной и ранимой. Ада всё старалась делать основательно и до конца, как на работе, так и дома. Она очень следила за собой. Прежде чем выйти из дому, подолгу сидела перед зеркалом, стараясь, используя косметику, уменьшить округлость лица. Тщательно ухаживала за руками, маникюр всегда делала себе сама. Лак обновляла ежедневно, он всегда соответствовал цвету помады. 
По улицам Ада ходила погруженной в себя, отрешённой, как будто сочиняла стихи. Но стихов она никогда не писала. Только в присутствии матери или, когда та звонила ей по телефону, Ада расцветала. Им было так хорошо вдвоём, что даже представить невозможно в их доме кого-нибудь другого. Ада с мамой были счастливы, как две неразлучные подружки. Для Ады вполне достаточно было родительской любви, которой они окутывали её, защищая от внешнего грубого мира. С младых лет Ада не слишком задумывалась над тем, зачем она родилась, для неё вполне достаточно было той жизни, которой она жила, но когда она вдруг заглянула в себя, и увидела, каким болезненным, ранимым, одиноким существом она стала, то почувствовала суеверный ужас. Неужели эта пятидесятипятилетняя женщина, которая без всякой видимой причины нервно вздрагивает от малейшего звука, неужели это она, Ада? Неужели к этому привели её пять десятилетий жизни под неусыпной материнской заботой, лишь изредка омрачаемой отсутствием мужского внимания? Она уткнулась головой в подушку, прижалась к ней щекой, словно подушка обязана была дарить блаженный сон, но глаз так и не сомкнула. То ей становилось холодно, и она куталась в одеяло, то задыхалась от жары и сбрасывала его, но никак не могла укротить внутренней дрожи, охватившей её от тоски и безысходного отчаяния. Слёз не было. Хотелось выть, но ничего, кроме сдавленных хрипов выдавить ей не удавалось. Ада смотрела на свою скорбную фигуру, затерянную среди занесённых снегом могил, и повторяла потрескавшимися губами: «Я хочу проснуться, этого не может быть, мама!». Ада вглядывалась в небо, пытаясь понять, где теперь душа ее матери: здесь ли, в комнате рядом с ней, или носится там наверху, около звезд, но она была уверена, что мама думает о ней. Солнце уже легло спать и укрылось багряной золотой парчой, и длинные облака, красные и лиловые протянулись по небу, охраняя его покой. Лицо её заиндевело, она не чувствовала ни рук ни ног. Ада потом так и не могла вспомнить, как оказалась дома.
В первый свой отпуск без мамы Ада уехала на дачу сразу же после мучительного дня рождения матери, который она провела на её могиле, а так как денег оставалось не так много, а любой незнакомый человек вызывал у неё страх, она решила укрыться в обветшалом дачном доме, который остался от родителей. Ада надеялась, что на даче ей не будет смертельно страшно, по крайней мере, там она сможет убежать от самой себя, от тех нелепых припадков отчаяния, которые, как она чувствовала, будут повторяться все чаще, если он останется в Москве. Дача была старая, серая с голубой крышей, с двумя маленькими смешными коньками, с террасой на переднем плане. На даче в любое время года и в любой час пахло цветущей липой и летними сумерками. Лишь только Ада вошла в дом, на неё нахлынули воспоминания детства - сотни вечерних чаев, сотни часов, когда, сидя на мягком диване, она с отцом и матерью слушали приёмник, пили чай с ягодами и пряниками. Запах дров, сложенных под лестницей, тишина в доме - все это немного опьяняло её. Собственная женская жизнь Ады прошла без тени романтики.  Ей вдруг остро захотелось взять реванш за свою прежде неосознанную неудачливость. Ведь жизнь - это как волны в море. Одна несет вверх, другая вниз. Этот дом, в котором она была так счастлива долгие годы, был ей мил по-прежнему, но утешения в нём найти она, как ни старалась, не могла. Каждое дерево, каждый куст, каждый закоулок на даче как будто говорили ей: «Прежде ты была здесь счастлива, ты была любима», - а теперь Ада бочком пробиралась по дому, словно вор. Обворованный вор - вот так каламбур! - вор обворованный, у которого украли всё, даже детство! По крайней мере, так казалось Аде, теперь в этот ранний час, когда она слушала шум дождя, барабанящего по стеклу. Ада встала, поеживаясь от утреннего холодка, вышла на террасу и там ждала восхода солнца. Спустя час она зарылась лицом в росистую траву, повернула голову вправо, влево, не спеша, вдыхая запах земли, пытаясь воскресить то блаженное ощущение счастья, которое прежде приходило само собою. Ада вдруг с ужасом поняла, что не хочет жить.
Жизнь, которая прежде была так щедра к ней, по крайней мере, она так считала, и это было одной из причин её уверенности в абсолютном счастье, вдруг исчезла, как исчезает снежная баба под жаркими лучами солнца, оставив только две пуговицы, сморщенную морковку и старую вязаную шапку в огромной луже. Увидев своё лицо, отражающееся в этой луже, Ада нервно рассмеялась коротким, горьким смешком. Но ведь действительно, думалось ей, жизнь покидала её, словно кровь, вытекающая из тайной раны. Время уже не шло, а исчезало куда-то. Сколько бы она ни твердила себе, сколько бы ни убеждала себя, что еще и сейчас у неё есть много завидного: хорошая работа, предстоящие путешествия, возможность встретить любовь, - все эти утешения казались ей пустыми и никчемными… Мертвые, мертвые слова.
Вот уже второй Новый год Ада встречала без мамы. О, как одиноко в эту новогоднюю ночь! Среди всеобщего веселья как невыносимы эти непрерывные крики радости, когда она сама не может радоваться, когда в окно смотрит месяц, тоже одинокий, которому всё равно, живы люди или мертвы, когда на душе горе, а то тяжело без людей. Если бы мать была жива! Новогодняя ночь! Всполохи разноцветных огней и грохот петард за окном. Смех! Ада понять не могла, что кто-то может смеяться сейчас, когда, как ей казалось, чёрная мгла горя накрыла землю. Она никак не могла понять, как ей пережить потерю матери. Тело её просто разрубили топором на две кровоточащие части. Зачем жить!? Как жить одной, она не представляла, а терпеть боль, которая пронзала каждую клеточку тела, сил не было.
После смерти матери Ада, пережив тяжелейшие два года, чувствовала себя так, как будто бы родилась заново. В мире происходили немыслимые события, пробуждавшие у окружающих её людей холодное чувство ужаса. Аду же волновала только жизнь собственная. Планета Земля вращалась в хаосе - у кого теперь могло возникнуть желание или нашлось бы время поинтересоваться её жалкими проблемами? Вокруг ходят люди с блестящими от возбуждения глазами, и только она одна растерянная, как заблудившаяся собака, мечется по улицам, ощущая всю никчемность и пустоту своей жизни. Она подошла к окну, из которого открывался вид на серые и голубые крыши, на царство водосточных желобов, труб, телевизионных антенн и проводов связи. 
Столько лет Ада была абсолютно счастлива! Она, конечно, когда-то мечтала похудеть, но отказаться от вкусной и обильной еды, которую так искусно готовила мать, не могла. С годами в её походке и в движениях появилась неуверенность, как будто она боялась оступиться. Эти круги под печальными глазами, эти черные с проседью, поредевшие волосы, эта нервозность! Но вместе с тем Аде хотелось выговориться - непреодолимая, теплая волна подхватила её и повлекла к откровенности. Сидела на работе, посматривая на сотрудниц, и в этот момент к великому её ужасу, на глазах выступили слезы. Ей решительно надо что-то делать, но что!? Она схватила шариковую ручку и, нажимая на головку, принялась сосредоточенно выдвигать и убирать стержень.
- Что же с тобой происходит, Ада? - спросила Ковалёва. - Ты не болеешь?
- Нет, не болею. Просто мне ничего на свете не хочется, вот и все, - Ада даже попыталась улыбнуться. 
- Всё будет хорошо, успокойся, - сказала Ковалёва.
Ада посмотрела в окно.
- Это лишь слова, - с усмешкой сквозь слёзы сказала она. - Мне вообще ничего не хочется. Не хочется работать, не хочется двигаться - только бы лежать в постели целыми днями одной, укрывшись с головой одеялом. Я всегда так дорожила своей работой, даже гордилась ею! Теперь же не в силах выполнять её, пусть даже плохо. Это, в конце концов, вы замечаете, и там, - кивнула она в потолок, - заметят и вытолкнут меня на пенсию! А ведь я столько лет с таким трудом завоёвывала уважительное отношение, и вдруг стану никому не нужной одинокой пенсионеркой, которой даже позвонить некому, о которой никто не вспомнит. И остаётся мне оплакивать свою судьбу и ездить каждый день на могилы родителей. Вот и всё.
Какое-то время Ада шла по Полянке. Улица была восхитительна до слез в горле своими домами и манящими огнями окнами. Полянка была все та же, прежняя, что в её детстве, и дом, в котором был дворец пионеров, где работали многие кружки и секции для молодежи (кройки и шитья, изостудии), всё тот же, только название стало другим - Дом детского творчества. Как изменилась тихая улица! Два бетонных монстра, построенные в начале семидесятых годов торчали, как два клыка. Уютные особнячки незаметно исчезли один за другим. Прежде улочка была такой родной, домашней. Прохожие никуда не спешили. Степенно раскланивались друг с другом. Но как только здесь открылись магазины «Ванда» и «София», толпы приезжих заполонили тротуар и дворы, а уж с появлением станции метро «Полянка» покой навсегда покинул эти места. Аде захотелось забиться в угол на своей кухне и побыть одной.
Так и поступила. Разогрела целую запечённую в духовке жирную курицу, с золотящейся шкуркой. Тощих маленьких кур и цыплят она не покупала, а выбирала поупитаннее, пожирнее. Ела её так жадно, что жир стекал по розовым пухлым щекам Ады, причём, ела без хлеба, это-то она уж знала, что от хлеба сильно полнеют и, закусив курицу двумя сочными грушами, от которых сок бежал по подбородкам, двойным и тройным, блаженно разлеглась на диване для просмотра телепередач. От сытости у неё в глазах светил серебряный полумесяц и было много искрящихся радостью звезд. Шли новости. Не вслушиваясь в смысл слов, а вглядывалась в жирные лоснящиеся лица: пожарников, спасателей, генералов, сотрудников ДПС, которые не вмещались в экран, и с сочувствием думала о том, что чем значительнее звание или пост занимает человек, тем внушительнее его размеры. Ада оправдывала это тем, что у них возникают нарушения обмена веществ от постоянных стрессов, которые они, как и она сама, вынуждены заедать. Проще всего в подобных случаях найти оправдание. Люди, излишний вес которых мешает им жить, вызывают у неё сочувствие только в том случае, когда их вес связан с заболеванием. Большинство же граждан достигают необъятных размеров потому, что еда становится для них смыслом жизни. Сколько подобных дам Ада наблюдает и в транспорте, и в супермаркетах, причём со стороны кассирш и покупательниц, саму себя как бы отделяя от них. Они особенно увлеченно обсуждают диеты и калорийность продуктов. Жалуются на то, что размеры одежды стали значительно меньше, чем раньше, рассказывают, что буквально в обморок падают от голода, поглощая при этом сладости в неимоверных количествах. После курицы Ада отправилась в ванную сполоснуть руки. Тут у неё из рук выскользнул новый кусок дорогого мыла. Она попробовала нагнуться, но беспредельный живот, да и всё габариты не давали ей этого сделать. Мыло лежало под ванной, розовый кусок как будто прятался там, манил её. Она ещё раз попыталась нагнуться, но безуспешно. Дыхание её участилось, голова закружилась. Ада застыла на месте от ужаса. А когда взглянула в зеркало и увидела чужую с градинами пота, красную, как надутый шар, готовый вот-вот лопнуть, физиономию, то в глубине её души вдруг проснулось какое-то отрешенное любопытство, и чувство страха исчезло. Она взяла палку для мытья полов, и после нескольких неудачных попыток, все же вытолкнула ускользающий кусок мыла. Затем Ада сделала глубокий вдох, изогнулась, схватила мыло и положила его в мыльницу. Целую минуту после этого она плескала себе в лицо холодной водой, чтобы успокоиться.
Мама всегда её ждала. Роза Аркадьевна работала фельдшером. Она обладала даром обволакивать людей искренним вниманием, теплом, заботой. Как Аде теперь не хватало мамы! Ада собрала и вымыла посуду, накинула халат, взяла программу, и устроилась на диване. Потом ей пришлось встать, чтобы взять плед в комоде, потому что замёрзли ноги; потом пришлось подниматься, чтобы отворить окно, потому что она стала задыхаться от жары; потом пришлось опять встать, чтобы закрыть окно, потому что она продрогла; потом пришлось подниматься, так как зазвонил телефон - кто-то ошибся номером; потом она поставила чайник. Сколько сил требуется! Тоска вновь охватила Аду... 
Она брела по улицам, намереваясь идти домой, но не прямо, а делая один крюк за другим, потому что не могла ни остановиться, ни повернуть назад. В голове стояла какая-то гудящая пустота, ей казалось, что все на неё оглядываются, все видят, какая она толстенная, бесформенная. То ей чудилось, будто она ходит по кругу, то вдруг обнаруживала, что перешла зачем-то на противоположную сторону улицы и даже не заметила этого. Потом она оказалась перед входом в Парк культуры в пятьдесят восьмом году на коньках «снегурочках», которые подарили ей родители и привезли её на каток, чтобы научить кататься. Отец крепко держал её за руку и говорил, что у неё непременно всё получится.
У неё никогда не хватит мужества, да и нет желания покончить с собой. Даже этого у неё нет. К её отчаянию подходит любой эпитет, но только не «мужественное» или «романтическое». Она думала о своём «я» со смешанным чувством надежды и страха, словно о каком-то постороннем человеке, который мог действовать вместо неё. Но только позднее, так как сейчас в ней не было того «я», которое способно броситься вон туда, вниз, в темные воды реки или набрать полную горсть таблеток и выпить их. Нет! Ада не могла представить себе, ни как она умрёт, ни как будет жить. Сейчас она не в состоянии ничего довести до конца. Она может только дышать, существовать, мучиться.
Снова её пробрала дрожь. Ада не помнила, как оказалась в этом месте, но поняла, что это -  блестящий выход, просто шагать вот так до изнеможения, чувствуя каждый нерв, ведущий от ладоней к плечам, к сердцу, к легким. Наступала третья новогодняя ночь после смерти матери. Ада по-прежнему жила в своём особенном мире, который для окружающих казался непонятным и странным. Но всё же после глубокой депрессии вдруг у Ады появился интерес к жизни. Она вновь раскладывает пасьянс. 
Сверху оказалась бубновая дама. Ада отложила колоду в сторону и уставилась на даму. Что это означает? Тут на даму стали падать крупные снежинки. Дама шевельнула плечом и сказала:
- Не грусти, Адочка, я твоя доброжелательность…
Ада встряхнула головой. Видение исчезло. Она стала раскладывать карты. У неё выпадает червовый король. А это значит - свободный мужчина! Стало быть, в эту новогоднюю ночь Аду ожидает любовь?! Она затрепетала от невероятности предсказания, и от сытости сладко уснула. Еда демонстрировалась на сонном экране: свиной окорок с имбирём и запечённым чесноком; свиная вырезка в зелёной шубе; апельсиновый кролик с клюквенным соусом; кролик, запечённый с яблоками, с картошечкой, посыпанной зеленью; запеченная  в пиве говяжья вырезка; жаркое с мясом и грибами в горшочках;  баранина с пряными травами и винным соусом; котлеты из баранины с лимоном; баранья нога с гречкой и белыми грибами; баранина с фасолью; фаршированный гусь, запечённый в духовке с яблоками; утка в оливковом соусе; курица в лимонно-йогуртовом маринаде; курица то в горчичном соусе с гарниром из фасоли, то запечённая в духовке с яблоками и клюквой, то с мандаринами и сладкой морковью, а то с луком и сладким перцем; индейка, фаршированная яблоками, черносливом и инжиром… Потом ей снилось, что она идёт по снежному полю. Ослепительно бело всё вокруг. По небу, как сугробы, плывут снежные облака. Ада чувствует себя огромной снежной бабой, которой нужно успеть до наступления темноты туда, где небо сливается со снежным полем. Она устремляется всем своим неуклюжим телом вперед, но ноги вязнут в снегу. Постепенно Ада становится всё меньше и меньше пока не растворяется между небом и землёй. 
А снег всё шёл и шёл. Елка была как будто за тюлевым занавесом. Массивная фигура Ады вся была в снегу, и со стороны походила уже на огромную снежную бабу, чем не замедлили воспользоваться какие-то подгулявшие подростки, выскочившие из-под чёрной арки двора и толкнувшие в спину Аду так сильно, что она повалилась с ног, как самая настоящая снежная баба. Некоторое время она лежала неподвижно, как мёртвая. Затем, словно очнувшись, почувствовала чью-то добрую руку на плече, оглянулась и увидела седую бородку.
Её поднимает червовый король!

“Наша улица” №194 (1) январь 2016