МАТОЧКА

Любовь спасает человечество на протяжении всей истории его существования. Горшок с бальзамином на окошке, загнутый уголочек занавески, светлая улыбка - всё это составляет счастье, смысл жизни человека. Макар Девушкин беспокоится о единственном, дорогом существе Вареньке, «маточке», как он нежно её называет в своих письмах. В своём первом романе Достоевский «Бедные люди» так образно и нежно передаёт чувства двух беззащитных существ, которые пытаются вопреки обстоятельствам, выжить, поддерживают друг друга, отказывая себе в самом необходимом. Ангельчик Варенька приболела, и Макар передаёт ей вместе с письмом веточку винограда. Ради Маточки Макар бредёт в дождь в худых сапогах, теряя по дороге подошву, к дому ростовщика, чтобы достать денег, он готов на всё, но сам совершенно беспомощен и беззащитен, помощи нет и ждать её неоткуда. В отчаянии он пишет ей:
«Ну, тут уж, родная моя, я и не помню, как вышел, как прошел Выборгскую, как на Воскресенский мост попал, устал ужасно, прозяб, продрог и только в десять часов в должность успел явиться. Хотел было себя пообчистить от грязи, да Снегирев, сторож, сказал, что нельзя, что щетку испортишь, а щетка, говорит, барин, казенная. Вот они как теперь, маточка, так что я и у этих господ чуть ли не хуже ветошки, об которую ноги обтирают. Ведь меня что, Варенька, убивает? Не деньги меня убивают, а все эти тревоги житейские, все эти шепоты, улыбочки, шуточки».
Фёдор Достоевский написал роман «Бедные люди» в двадцать два года! Чувства героев переданы крупными мазками, как художественное полотно. Уже в этом романе Достоевский как опытный психолог передаёт малейшие движения души героев. Да, Достоевский вышел из «Шинели» Гоголя, но вышел как самостоятельный художник и мастер психоанализа.

Маргарита ПРОШИНА

ОЧАРОВАНИЕ МАЛЕНЬКИХ ГОРОДОВ

Ослепило меня утром яркое, летнее солнце. Я торопливо собралась, и поспешила выйти из дома к теплу и солнцу. Погода - чудесная. Душа поёт: «Выйду на улицу, гляну на село,  девки гуляют и мне весело!» Никак не могу избавится от песни этой. Ощущение такое, будто я в небольшом городке нахожусь, вверх поднимаюсь по зелёной извилистой улочке, мимо уютных домиков, в цветах утопающих.  Раскланиваюсь и здороваюсь с редкими прохожими. К реке выхожу, вдоль берега иду. Монастырь и церковь, недалеко от него отражаются в воде. Отражаются ли?! Может, это мне и только мне открылся Град Китеж?! Когда душа настроена на поэтический лад, то всё возможно! Я люблю очарование маленьких городов, их небольшие дома с резными наличниками и мезонинами, лай собак, ленивый, небрежный, даже добродушный, так для порядка. Вот такую картинку навеяло мне теплое солнечное утро.

Маргарита ПРОШИНА

МОЙ ДРУГ ИВАН КРЫЛОВ

Я подошла к Ивану Крылову, и потерла его бронзовый ботинок. Это заметила мартышка с соседней стелы. Она напяливала на разные части своего тела очки. Я хлопнула себя по карману, взяла ли я очки, и вытащила их целую связку. Неужели я сама превратилась в мартышку, рассматривающую озабоченных квартирным вопросом москвичей? И почему же всё это мне пришло на ум? Хоть Иван Андреевич и заслужил памятника, но как однажды сказал Борис Ельцин: «Не так сели!»  Да не там сидит Иван Крылов. Это место забито Булгаковым. 

Маргарита ПРОШИНА

ГЕНИЙ И ГРАЖДАНИН

Гений и Гражданин. Именно с этими двумя словами со знаком равенства для меня связано имя Мстислава Ростроповича. Магнетизм его личности, бескомпромиссность, смелость, вся жизнь - ярчайший пример истинного мужества и гражданского подвига. Мстислав Леопольдович единственный не побоялся поселить на своей даче под Москвой Александра Солженицына и написал открытое письмо в его защиту. Он понимал, какие репрессии могут обрушиться на его семью, творчество и пошёл на это. За этим последовала отмена концертов и туров, остановка записей, а в 1974 году его семье были выданы выездные визы. В 1978 Мстислава Ростропович и Галина Вишневская были лишены гражданства. Более бесстыдного поступка власти придумать не смогли. При всех своих наградах и званиях Мстислав Ростропович на протяжении всей жизни оставался естественным, обаятельным, скромным человеком. Уникальное сочетание великого художника, гуманиста и необыкновенно сильной, магнетически привлекательной личности, определили его совершенно уникальное место в истории классической музыки. Мне посчастливилось не раз бывать на концертах Ростроповича в Большом зале Консерватории и наслаждаться его исполнительским мастерством и талантом дирижёра. Самое дорогое для меня воспоминание это - концерт пианиста Игната Солженицына, в честь 80-летия Александра Исаевича Солженицына в декабре 1998 года в концертном зале Чайковского, на котором Наталия и Александр Солженицыны и Мстислав Ростропович сидели рядом и держались на редкость скромно, как истинно великие личности.

Маргарита ПРОШИНА

ЧУГУННЫЕ КРУЖЕВА

Чугунные кружева видим, когда идем в Третьяковку от Кадашевской набережной по Лаврушенскому переулку, по которому очень любил гулять Юрий Олеша. Он, правда, выходил в другую сторону, к Москве-реке, останавливался на углу и смотрел сначала налево - на Большой Каменный мост, а потом направо – на Москворецкий, и думал, в какую сторону ему пойти. Думал, покуривая, минут десять. Потом все же шел налево, переходил Большой каменный мост, миновал Красную площадь, и ноги сами приводили его в ресторан «Националь», в котором любили по рюмочке отметиться такие люди, как Никита Богословский, Марк Бернес и многие другие известные люди. Но я не об этом. Я вернусь к узорчатой решетке Демидовской усадьбы. Дело в том, что многие годы я проработала там, в научной педагогической библиотеке им. Константина Ушинского. Решетка ворот и забора отлиты на демидовских уральских заводах для усадьбы Демидовых в Нескучном саду. Затем Демидовы отстроили в Замоскворечьи усадьбу, главный дом, флигеля, сад и парк, пруды и фонтаны. От Большой Ордынки усадьба занимала место до Старомонетного переулка. А вглубь - от Большого Толмачевского переулка до Пыжевского. А в советское время – в 1943 году – в усадьбе расположилась библиотека, перед которой была поставлена задача собрать учебную, методическую, психолого-педагогическую литературу, от истоков до современности. Когда я прохожу мимо этой чудесной усадьбы, меня охватывает ностальгическое чувство по русской старине.

Маргарита ПРОШИНА

Юрий Кувалдин "Но утаила между строк" Поэма Анне Гедымин

Есть выгнутое зеркало моей души в ее стихах. Как будто это я писал их, а не Анна Гедымин. Я был один с ее стихами. В них сила Ван Гога со смелостью Фалька. И готика Босха с вином Модильяни. И я увидел страх в себе, не воплощенный в ее строчках. Словно дочка слепого Эдипа, она меня воссоздает в этом вогнутом зеркале перевернутой жизни. Хватай мгновенья и беги, не торопясь. Не торопи! Раздвоенность души в зеркальных впадинах. Зеркало мне часто напоминает черные воды болот. Листья желтеют в воде кувшинок. Небо становится дном. Усталые ели. На белом – зеленые. И сумерки ранние для тихих ласк.
Тело есть лишь временное вместилище Слова. Уже немотствуют уста, но книга говорит.
Люди, как листья, упавшие на черные зеркала вод или болот. Все сущее есть только слово, и ничего иного. Другие пели и пали листьями на зеркала. Анна Гедымин блуждает среди зеркал, где в каждом отблеске забытых тем звучат сладкие мотивы. Люди раздваиваются в зеркалах, люди, выкрашенные эпохой. Девочка Пикассо стоит на шаре. Анна Гедымин себя спасает и украшает. В слове. В знаке. Знак включает букву, запятую, двойку из первого класса. Вздох и недомогание.
Все в этом и в том мире выражено знаком и зашифровано в знаке. Все есть знак. Знаки Анны Гедымин наполнены чувством удивленного, почти религиозного преклонения перед абсолютной поэтичностью природы. И неразгаданной тайной. Помню музу, которая к смерти провидца вела. 
Анна Гедымин цветочком только что сошла с клумбы и увидела впервые созданный ею же мир. Такая зоркость бывает лишь у бабочек и птиц. Подобное скрупулезное изучение дается не просто опытом, но великим талантом. Анна Гедымин созерцает природу внимательнее нас, зорче, терпеливее, взволнованнее, энергичнее. И при этом она не потеряла новизны взгляда, оставаясь всегда только что распустившим лепестки цветочком, что характерно только для большого художника. Увидеть сад жизни глазами младенца.
И я, чтоб не обжечься светом, любуюсь ее «целебными» янтарными бусами, потому что мне не спится, и я смотрю на серые лица пассажиров метро, смотрю молча, поскольку не могу ничего сказать громче тишины и выше, ибо мимолетно все живое, ведущее нас в хвойный январь, где закатом завершается рассвет над невиданно высоким обрывом со всей своей заметною красой, с деревом на нем, которым стал я сам, круглокронным каштаном, над которым поют облака. Тут я вспомнил об одной сумасшедшей липе, которая в декабре зацвела.
Щедрость искусства Анны Гедымин – в живописных деталях. И через них незаметно, как незаметно поднимается из земли росток, каждое слово ее стихов окрашивается любовью. Она лелеет свой сад и увлечена ростом и цветением, как будто она сама создала этот сад для нашей любви. Анна Гедымин с нежностью творит свою природу, окрашивает ее своим нежным словом. Для меня она богиня красоты. И как бы я ни уходил от этого сравнения, я вижу башню Гедымина в Вильнюсе и вижу миниатюрную арбатскую, как фарфоровую балерину, изящную Гедымин в Москве. Здесь не просто красивое совпадение, здесь абсолютно продуманный композитором вечности контрапункт симфонии любви и красоты. Ритмичного и рифмованного мира. Лав есть любовь по-английски. С любовью. Вот что такое слово Анны Гедымин.
Метафоры Анны Гедымин извилисты и мечтательны. Я сидел у нее под окном, а она говорила о том, что вон там за холмом путь лежит золотой и крылатый, под защитой библейских пернатых. Луга усыпаны цветами, от сна поющими. И вот я вижу маленький цветок, он одинок и под листочком поет чудесным голосочком. Он ведь поэт. Поэт поет среди цветов. Не поэтесса, а поэт. Когда у нее воцаряется осень, туман клубя, и в этом тумане все становится как бы серебряным, то ей без меня хуже, чем со мной. Смотришь в окно, видишь стволы и лужи.
Полутона в картинах утра, переходящего в закат. Лицо ребенка, маленького принца, играющего на дудочке. Негромкий голос пастушка, певучий, робкий, но глубокий. А в глубине ночные звезды, тройные смыслы, легкий стыд. Не поднимайте покрывала. Я там скрывала то, что знала, но утаила между строк. Она всегда таит слова. 

"Независимая газета"-"Экслибрис" 24 января 2013



Но утаила между строк

ЯВЛЕНИЕ МАЛОРОССИИ

Загадочный, полусумасшедший, почти буйный художник Гоголь рассыпал перед нами на коврах своих повестей и перенёс в вечность ярморочные жемчуга Малороссии. Это я говорю после того, как полистала солнечным осенним утром его собрание сочинений в 7-ми томах, изданное Гослитом в 1976-1978 годах. Против воли тормознула на «Вечерах на хуторе близ Диканьки». Просто дальше ехать не могла. С первых фраз пасечника Рудого Панька Гоголь задаёт веселый, поэтический ритм и озорное настроение, и я попала прямо-таки в карнавальный мир нашей Украины. Вместе с героями «Вечеров…» со мной происходили неимоверные события. Сама себя я ощутила персонажем. Разные чудаки, попы, бабы у него появляются часто ниоткуда, просто падают с неба. Вот, к примеру, так:
«В этом-то хуторе показывался часто человек, или, лучше, дьявол в человеческом образе. Откуда он, зачем приходил, никто не знал. Гуляет, пьянствует и вдруг пропадет, как в воду, и слуху нет. Там, глядь - снова будто с неба упал, рыскает по улицам села, которого теперь и следу нет и которое было, может, не дальше ста шагов от Диканьки. Понаберет встречных козаков: хохот, песни, деньги сыплются, водка - как вода...»
Гоголь слово «казаки», как принято ныне в нашей орфографии, пишет здесь через «О» - «козаки». И это «О» веселит, как будто хватила с утра рюмку водки под огурчик. Просто не перестаешь поражаться феноменальному умению Гоголя из ничего рисовать огромные полотна, насыщенные цветом, вкусом, звуком… Звенящие эпитеты перемежаются сочными метафорами. Недаром холодный Петербург охнул при явлении этого чудотворца Слова. И сам Пушкин открыл рот.

Маргарита ПРОШИНА

ИЗЫСКАННОСТЬ КОНСТАНТИНА БАЛЬМОНТА

Наудачу открыла книгу поэта Константина Бальмонта, и сразу без остатка попала в плен прямо-таки божественного стихотворения «предтечи изысканной русской медлительной речи».

Константин Бальмонт

***
Я - изысканность русской медлительной речи,
Предо мною другие поэты - предтечи,
Я впервые открыл в этой речи уклоны,
Перепевные, гневные, нежные звоны.

Я - внезапный излом,
Я - играющий гром,
Я - прозрачный ручей,
Я - для всех и ничей.

Переплеск многопенный, разорванно-слитный,
Самоцветные камни земли самобытной,
Переклички лесные зеленого мая -
Все пойму, все возьму, у других отнимая.

Вечно юный, как сон,
Сильный тем, что влюблен
И в себя и в других,
Я - изысканный стих.

Сколько чудесных, неповторимых, запоминающихся открытий дарит жизнь! Нужно только стремиться к восприятию прекрасного, классического искусства, постоянно, каждый день и каждый час, неустанно совершенствовать свой высокий, «изысканный» вкус. Ведь обидно, когда люди тратят время на то, что навязывают им бездарные средства массовой информации, целенаправленно оглупляющие массы, которыми проще управлять из одного центра.

Маргарита ПРОШИНА

Маргарита Прошина "Уроки деревни"

Маргарита Васильевна Прошина родилась в Таллинне. Окончила институт культуры. Заслуженный работник культуры РФ. Участник 5-го выпуска альманаха Нины Красновой "Эолова арфа". В "Нашей улице" публикуется с №149 (4) апрель 2012.

Маргарита Прошина

УРОКИ ДЕРЕВНИ

рассказ

Зою разбудили крики петухов. Она открыла глаза и не поняла, где находится. Её еще полусонный взгляд скользнул по тускло белеющей печи и остановился на слабо горевшей лампадке в углу под иконой Спасителя в большом серебристом окладе.
Из тесаных бревенчатых стен кое-где из пазов свисала пакля.
Зоя зевнула с томительной мукой, затихая, изгибаясь и вытягиваясь, как струна, едва не до судорог, одеяло сползло с её груди, отчетливо видной под тонкой ночной рубашкой, с розовыми набухшими сосками.
Голова опять на минутку упала на подушку, после чего Зоя окончательно проснулась и встала.
В проеме между окнами висело большое позеленевшее зеркало в почерневшей широкой резной раме. Зоя увидела себя, раскинула руки в стороны, улыбнулась и мелко-мелко задрожала.
Сладко.
Босыми ногами ступая по доскам пола, Зоя вышла на крыльцо. Деревня, словно огромным ватным одеялом, была накрыта туманом. Рядом стоящие избы были еще видны, а через пару домов едва проклевывались мутными пятнами, а уж дальше, и говорить нечего, совсем ничего нельзя было разглядеть, и казалось, никогда не было ни леса, ни колхозного скотного двора, ни клуба с высокой крышей... Всё исчезло на горизонте, и главным местом этого импрессионистического мира оказалась изба, в которой остановилась Зоя.
Она была черноволоса и кареглаза, как казачка. Родители её были с Дона.
Встряхнув головой, Зоя вспомнила, что она приехала работать в деревню. И ей стало немножко боязно, но и радостно одновременно.
Деревня была большая, и в ней, как и всюду в деревнях, преобладали старухи.
У каждой завалинки по старухе. Сидят, лузгают семечки, и с умным видом озирают каждого встречного-поперечного.
Деревня со всех сторон была окружена еловым лесом, который стоял на ковре голубого мха. Когда присматриваешься, привыкаешь к этому голубому цвету, то понимаешь, что если мох чуть-чуть приподнять, то под ним - море грибов. Только успевай нагибаться. И не за какими-нибудь сыроежками и опятами, а за звенящими упругими белыми, подосиновиками и подберезовиками. А уж о маслятах и разговора нет. Тут их было такое количество, как на стадионе болельщиков во время центрального футбольного матча тура.
Там всё полно грибами.
А в оврагах всё усеяно черникой и брусникой.
Луга на взгорках были серебристо-изумрудны, и издали казалось, что они присыпаны пудрой, купола стогов золотились, лес выказывал всю свою непревзойденную осеннюю палитру красок, нежно чертили вертикали стволы берез, но осины еще были зелены, как летом, и по опушкам цвел еще неугомонный высокий иван-чай.
Грибами и ягодами и живут старухи, по сути, помимо своего огорода, который многие из них с трудом едва поддерживают. Не влюбиться в этих старух невозможно. Они на редкость для нашего времени доброжелательны. На любую радость, беду, событие - у них одно: «Господи, благослови!»
Они не знали никаких лекарств, никогда не видели врачей в своей жизни. И выживают как одна семья, заботясь друг о друге.
Каждое утро у них начинается веселой перекличкой, если так можно сказать. Направо и налево посылают приветы. Подойдут к окошку, постучат, спросят: «Ты видела Дарью?» - «Да, видела».
В эту местность Зоя попала по распределению после пединститута. Она сама пожелала туда распределиться, поскольку у неё была навязчивая идея пожить в глухой деревне в избе, потому что Зоя до этого никогда не была в деревне. Еще ей хотелось узнать, как готовят еду в русской печке. И, конечно, хотелось помыться в деревенской баньке.
Она поехала туда в июле. И увидела такое место, глуше которого не бывает. Сначала ехала на электричке с Казанского вокзала до Шатуры, а потом час с лишним автобус вез её, тряся по колдобинам, до этой глухомани.
С собой у Зои были книги. Она решила взять с собой книги, на которых вырос Александр Сергеевич Пушкин. Книг было много, нести было тяжело. Две тяжеленные сумки. Ну, еще, в другой сумке, тушенка, чай, кофе, и шоколадные конфеты – «Красная шапочка», «Каракум», «Мишка», то есть то, что в то время считалось дефицитом.
И первые уроки она все время говорила ученикам о Пушкине. В классе было всего семь человек, но она выступала как перед огромной аудиторией, читая наизусть:

Мой голос для тебя и ласковый и томный
Тревожит поздное молчанье ночи темной.
Близ ложа моего печальная свеча
Горит; мои стихи, сливаясь и журча,
Текут, ручьи любви, текут, полны тобою.
Во тьме твои глаза блистают предо мною,
Мне улыбаются, и звуки слышу я:
Мой друг, мой нежный друг... люблю... твоя... твоя!..

Это была осень.
Такая красота!
А сначала, когда она только показалась в деревне, старухи, узнав, что Зоя хочет снять жилье, просто изумились, потому что никогда такого не видывали, потому что отродясь у них никто никогда жилья не снимал, не жил.
Старухи растерялись, и первые три из них сказали совершенно категорически, что постороннюю в свой дом не пустят.
Когда Зоя, расстроенная, стала им объяснять, что приехала сюда работать учительницей, и что мечтала всю жизнь пожить в деревенской избе, что она книжки только будет читать, что ничего плохого делать не будет, и даже не на заготовки грибов и ягод приехала, и что она никогда и ни при каких условиях их заповедные места не выдаст, тогда старухи смилостивились.
Они посовещались, и послали Зою к Катерине, потому что у нее была самая большая изба.
Всегда, с детства, Зою интересовали книги. Но поскольку книг в доме было много, к книгам относились безалаберно, раздавали читать направо и налево, и многие книги «зачитывались» навсегда. А Зоя, еще учась в начальной школе, пыталась их как-то систематизировать. У Зои было два варианта систематизации. Допустим, расположить книги по алфавиту стран, как сначала она думала. И когда стала смотреть предисловия, послесловия, где содержались сведения об авторах, решила, что интереснее будет хронологическая систематизация, когда будет видно, как развивалась литература, а уж потом расположить по странам.
Она еще в детстве любила рассаживать кукол, как учеников в классе, и читала им книги. Сама Зоя научилась читать в четыре года.
У Зои была страсть к учительству. Каждая кукла имела у неё своё имя: Наташа, Нелли, Инна, Татьяна и Геночка. Наташа была самая крупная целлулоидная с большими синими глазами, в бордовом, строгом платье в складку. Она была отличницей и старостой класса. Нелли - очень кокетливая, немецкая, из папье-маше, с белыми кудрявыми волосами, и платье у неё было легкомысленное - белое, в оборочках с синими цветочками. Училась она на тройки. Инна была со стрижкой мальчика. Она была дисциплинированная и хорошистка. Татьяна - самая красивая ученица в классе, немецкая кукла с закрывающимися голубыми глазами и прекрасными белыми локонами. У неё было самое красивое гипюровое платье и белые туфельки с белыми носочками. Только Танечка ходила в школу с красной сумочкой, которую Зоя ей сделала. Танечка была гордостью класса. Геночка, почему-то Зоя всегда называла его ласково, был болезненным мальчиком, в синих штанишках и белой водолазке.
Маленькие тетрадки и книжки Зоя шила для них сама.
Каждая куколка сидела за отдельной партой со своими малюсенькими тетрадками и книжками. А Зоя на маленькой доске писала им буквы: «А», «Б», «В»… Потом вызывала кукол к доске. Брала куколку из-за парты и ставила у доски, и говорила:
- Нелли, почему ты не выучила букву «А»?
И сама же за Нелли отвечала:
- Я позабыла сделать уроки. Я в песочнице куличики формочками делала.
- Нехорошо, Нелли, делать куличики, когда букву «А» не выучила…
И о Зое дома в шутку говорили, ну, ты учительница. Когда особых профессиональных пристрастий у Зои не было, она стала думать о том, чего она не хочет. Отсекала всё лишнее. Техника ей была не интересна. Скучно. Медицина была для неё страшна, вдруг да Зоя кого-нибудь не спасет, и из-за нее кто-нибудь умрет.
Ей очень хотелось быть учительницей, потому что со школой у Зои были очень хорошие отношения. Зоя завидовала учителям. Они для нее были как артисты в театре. И она хотела стать такой же.
Учителя требовали делать всё так, как делали все, и Зоя с удовольствием так делала. Но в то же время хотела быть оригинальной, единственной. И тогда Зоя решила поступать на факультет русского языка и литературы областного педвуза.
Поэтому в эту деревню Зоя и ехала с охапкой книг.
Итак, Зою отправили к Катерине. Её изба находилась в самом центре деревни напротив колодца-журавля, где питьевую воду брали. Этот колодец был со старым, обросшим зеленью срубом. Были и другие колодцы в деревне, но не для питья, а для полива огородов, поэтому чистую воду брали только против избы Катерины.
Все дома в деревне были в три окна, а изба Катерины насчитывала семь окон. Как бы одни сени, налево вход в старый дом, а направо - в новый дом. В старом доме была русская печка, а в новом печка-голландка. Новый дом предназначался для сына, полагая, что он женится и будет жить в деревне, но он взял и уехал в город.
Катя считалась в деревне самой уважаемой, почитали её за мудрость, и к её советам прислушивались. Она умела гадать на картах, и к ней часто приходили, чтобы узнать свою судьбу. Катерина была сухонькой старушкой, с седыми волосами, стянутыми в узелочек на затылке, глаза были такие озорные, что видно было, что в молодости она была кокетливой и задиристой, роста чуть выше среднего, но уже согнулась. Очень худая. Руки в жилах, руки труженицы. Как сама любила говорить, что всю силу матушке-земле отдала. Женщина, которая всю жизнь тяжело работала. Её муж в японскую войну был ранен в Порт-Артуре. И вот когда она об этом узнала, то отправилась за мужем в совершенно неведомое место через всю страну. Неграмотная. И что самое удивительное, нашла его, и привезла домой. Как сама она говорила - привезла своё счастье. Они прожили долго и счастливо около тридцати лет. Нажили троих детей, которые уехали в Москву. Потом муж умер. Она осталась одна.
Катерина говорила так:
- Я встаю с рассветом, а ложусь с закатом. И цельный день я в огороде с весны до осени.
Ну а зимой они позволяли себе скотинке кинуть немного еды, а вечерами вышивали, перешивали одежду, латали. И собирались в выходные и праздники у кого-то, кто чего принесет, кто хлебушка, кто прянички, кто драчёны и шанечки. И играли в подкидного дурачка, и пели песни. Перемывали свою жизнь по многу раз.
Катерина поставила на стол бутыль самогона, и когда Зоя чуть-чуть выпила, то запела, а старухи открыли рты от её изумительного пения:

Замело тебя снегом, Россия,
Запуржило седою пургой
И холодныя ветры степныя
Панихиды поют над тобой.

Ни пути, ни следа по равнинам,
По сугробам безбрежных снегов.
Не добраться к родимым святыням,
Не услышать родных голосов.

Замела, замела, схоронила
Всё святое, родное пурга.
Ты, - слепая жестокая сила,
Вы, - как смерть, неживые снега.

Замело тебя снегом, Россия,
Запуржило седою пургой
И холодныя ветры степныя
Панихиды поют над тобой.

Учась в институте, Зоя раскопала архивные материалы об этом романсе. Она сначала думала, что это стихи Сергея Есенина. Но оказалось, что романс написан Филаретом Черновым в 1918 году в России и впервые опубликован в том же году в московской газете "Свобода". Популярность романс приобрел у русской эмиграции первой волны, став ее неофициальным гимном. Его исполняли Надежда Плевицкая, Иза Кремер, Стефан Данилевский, Николай Гедда. По этой причине Чернов, который остался в России, предпочитал особо не афишировать свое авторство.
Когда Зоя просилась на постой к тете Кате, то та сказала, что изба-то парадная, что Зоя там делать будет - не известно, испачкает, испортит. Катерина очень боялась за состояние своей парадной избы. А Зоя сказала, что только готовиться к урокам будет, читать и писать конспекты занятий, что она очень аккуратная, и что всё мыть и чистить будет.
Когда Зоя сказала, что будет только читать  и писать, Катерина испугалась. Свет-то дорог, а денег у Катерины, практически нет. И Зоя договорилась, что будет регулярно снимать показания счетчика, и в последний день месяца будет оплачивать весь расход электроэнергии. И что Зоя будет ей платить по рублю в месяц. Катерина ойкнула, куда ж столько-то. И 50 копеек хватит.
- Картошку прикапывай сколько надо. Огурцов полно.
Засыпала Зоя на высокой кровати так быстро, как никогда не бывало в Москве.
Её обласкивала молчаливая спящая деревня. Хотя во сне она слышала какие-то неясные звуки, вроде как дыхание леса, или слабого стеснительного собачьего лая, или тревожного, но тихого. какого-то картавого ночного вскрика петуха. За околицей, в темноте полей тарахтел, но негромко, колхозный трактор, и трудно было понять, пахал ли то передовик производства или заново вспахивал пашню тракторист-неумеха, из молодых.
Напротив избы Катерины жила Прасковья. Она одна на всю деревню держала корову. И тетя Катя ежедневно брала у нее литр молока. Вот этот литр она уступила Зое, чтобы поправлялась. У самой Катерины была коза Катька. Вот сама Катерина и пила козье молоко. А Зоя его как-то испугались, не пробовала. У козы был козленок Борька, черный, и козочка Нелька, серенькая с белым. И еще у Катерины был баран Ленька и две овцы. Она их звала:
- Кати-кати-кати.
Они дружно подбегали. И Катерина давала им хлеб.
Зоя любила собирать полевые цветы. Особенно колокольчики. Она постоянно обновляла букет в своей комнате. Поле простиралось вдоль леса до речки. Зоя набирала колокольчики, напевая песню:

За дальнею околицей, за молодыми вязами
Мы с милым, расставаяся, клялись в любви своей.
И были три свидетеля: река голубоглазая,
Березонька пушистая да звонкий соловей...

И тут вдруг раздался какой-то треск из лесной чащи, и оттуда выскочило в разные стороны несколько коров, среди которых была одна очень здоровая и с необычным большим выменем. Глаза у этой коровы были огромные и налитые кровью. Когда эта корова повернулась боком и привстала на дыбы, Зоя со страхом разглядела, что это не вымя, а нечто двояко огромное.
Бык!
Зоя в страхе рухнула на землю, и перестала дышать. Сердце её так стучало, что казалось, это стучит сама земля своим огромным сердцем. Тут послышался пьяный хриплый голос пастуха:
- А-ну!
И свист, и хлопок кнута.
Пастух, видимо, заметил Зою, и поворотил стадо в другую сторону, к оврагу, где протекала тощая речушка. Зоя бездыханно лежала ещё несколько минут от этого ужасного видения. Когда стадо удалилось, Зоя встала, и сначала быстрым шагом, а потом бегом помчалась в деревню.
Магазина не было в деревне. За хлебом нужно было идти на центральную усадьбу, где и школа располагалась, лесочком, с километр.
А самогон был у всех.
На уроке русского языка Зоя сегодня объясняла правописание безударных гласных:
- Общее правило здесь таково. Написание букв на месте безударных гласных устанавливается путем проверки другими словами и формами, где в той же значимой части слова (в том же корне, в той же приставке, суффиксе, окончании) проверяемый гласный находится под ударением, напр.: горА (ср. гОры, гОрный), набрАть (нАбранный), земляной (овсЯный), в дОме (в столЕ).
Зоя ходила, сжимая указку, по ряду от доски к концу класса, и продолжала вести урок:
- При проверке следует учитывать регулярные соотношения буквенных пар а - я, у - ю, о - ё (о - е,ё - е), и - ы, члены которых способны заменять друг друга. Сравните, например: олЕня - кабанА, дОсиня - докраснА, рАнние - золотЫе, дОмом - кораблём, стОрожем - ножОм, неуклЮже - свежО, гОрцев - отцОв, отраслевОй - рублёвый, вЫнесет - несёт - нёс, ключевОй - парчОвый…
Только одна из старух - Анна - жила с дочерью, которой было уже около 50 лет. Звали её Нинка. Она работала санитаркой в сумасшедшем доме в нескольких километрах от деревни. Она работала сутки через трое. Как-то добиралась туда, пешком, на перекладных, на тракторе, на автобусе. Очень держалась за эту работу, потому что это были деньги. Нинка считалась богатой.
Нинка никогда не была замужем, по рассказам тети Кати, но всю жизнь томилась и мечтала о своем мужике.
И вот она среди этих больных в сумасшедшем доме выбрала себе мужика. 35 лет огромного амбала, плечистого. Такой фактурный человек со взглядом мятежным победителя. Звали его Коля Масленников. Взяла его Нинка под расписку к себе в деревню. На усладу.
Он был мужик безобидный, но временами находила на него какая-то дурь, как говорили старухи. Он начинал гонять Нинку по деревне в любое время года, раздетую. Та орала благим матом. Старухи запирались все в своих избах. Сидели мышами.
Потом всё стихало.
Наступало любовное примирение.
У Коли было одно навязчивое видение. Он показывал на восток и орал:
- Вот придет тьма китайцев, и земля вся заполыхает пожаром! А мы исчезнем.
Это пугало старух, они крестились, и причитали: «Спаси и сохрани Христа ради!».
- Зойка, а что у вас в Москве слышно? Правда, что ли, китайцы придут?
- Нет-нет, - говорила Зоя. - Пока всё тихо. Живите, не волнуйтесь.
Почему Зойку тетя Катя полюбила? В первый же день Зоя у нее в кухоньке, такая пристройка была во дворе к дому, вымыла стены, и оказалось, что они покрашены голубой краской. Они все были в жире, сале, грязи. Зоя вымыла стены стиральным порошком.
Потом Зоя увидела совершенно немыслимо грязную керосинку. Она была тоже, как стены, вся в жире, скользкая какая-то. Зоя очистила её стиральным порошком, и керосинка засияла. И вот, когда тетя Катя с огорода зашла, она не узнала ни керосинку, ни кухню. Просто обомлела. И, всплеснув руками, воскликнула:
- Зойка, какая ж ты девка справная, аккуратная, хозяйственная. Вот мужики ходють и не знают, какая девка-то пропадает. Уж больно справная. Вот мне такую бы сноху.
Помимо любви к школе, к книгам, Зоя была рукодельницей. И вышивать, и вязать очень любила. И в свободное время она с увлечением вязала крючком салфетки. Всевозможные – и круглые, и квадратные, и лепестками… Ни одна салфетка не повторялась. Катерина охала и приплясывала от вида на разных этажерках и полках эти салфеточки.
Зоя и готовила, и книги читала. И мыла и убирала, и пропалывала грядки в огороде, по забору которого буйно росла выше человеческого роста крапива, о которую Зоя раз так ужалилась, что тело пошло волдырями.
На уроках литературы она впадала в какой-то пушкинский транс, и с полузыкрытыми глазами читала школьникам, почти неслышно, шепотом, и всё вокруг так затихало, как будто в класс залетал ангел:

Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты...

Зоя напевала этот до боли знакомый романс уже несколько дней, как заведённая, и мысль о «чУдном» мгновении, которое случается в течение жизни не раз и не два её не покидало. Некоторые индивиды, первый раз открывшие книгу, могут прочитать и как «чуднОм». В юности Зоя воспринимала это произведение как единое целое в гармонии текста и музыки. С годами учебы вдруг как-то давно знакомые строки показались ей такими простыми, такими обыденными, даже банальными. В чём тут дело? Зоя стала пристальнее вглядываться в слова. Какие-то стёртые, невыразительные. Ну, что это за рифма: «мгновенье» - «виденье»?! И вот тут, Зое как бы открылся секрет художественного произведения. Она вспомнила Антона Чехова, который всем и всюду повторял: пишите простыми, понятными словами, вычёркивайте определения глаголов и существительных, избегайте многословия, длинный абзац постарайтесь выразить одной фразой, потому что всё остальное уйдёт в подтекст. И Зоя поняла, что это стихотворение Александра Сергеевича Пушкина подобно айсбергу.
Во дворе за огородом, на задах, была банька, в низинке. Баня топилась по-черному. Бревенчатая банька, бревна поседели. Не было там никакого света. Вечером зажигалась керосиновая лампа. В предбаннике лавка, всегда ведро с холодной водой, и в стене гвозди для одежды. Вход в саму баню был очень низким. Дверь маленькая. Входя, приходилось сильно нагибаться. Наверное, для того, чтобы тепло не выходило. Маленькое окошечко под потолком. Напротив двери - полати. Камень. Большой бак на двадцать ведер. Ковш.
Первый раз в баньке для Зои был таким. Она только успела намылиться, как почувствовала, что сомлела, умирает. Тесное помещение заволокло от пола до потолка густым, едким дымом. Нельзя было ничего разглядеть. Воздуха не хватало. Пошатываясь, держась за стены, вышла намыленная, голая, села на какой-то булыжник около баньки. У Зои всё поплыло - земля, небо.
Потом смотрит - какая-то маленькая фигурка вдали. Оказалось это тетя Катя идет. Она Зою увидела и сказала:
- Девка-то у меня отходит, угорела.
И стала обливать Зою холодной водой. Два ведра вылила, и увела Зою в полотенце в избу.
И сутки потом Зоя пролежала больная.

“Наша улица” №154 (9) сентябрь 2012

МАТРЁНА СОЛЖЕНИЦЫНА

Солженицын на каждый случай находит точные, не затасканные прочими авторами, проникновенные слова, описывая безысходную жизнь деревни, расставляет их так выразительно, что перед глазами открываются впечатляющие картины. К примеру, можно сказать просто: «Ваши документы!» Но Солженицын, как художник, говорит иначе: «Каждую букву в моих документах перещупали…» Вот оно мастерство: «Перещупали!» Или одна только фраза о поле: «Высокое Поле было тем самым местом, где не обидно бы и жить и умереть». Ведь мы часто забываем, что Солженицын, как одинокий волк, бродяжничал в поисках убежища. Фактически, он был изгоем. И человеком беспредельного мужества. Устроился учителем математики в сельской школе. Нашел приют в избе Матрёны:
«-  Доброе утро, Матрена Васильевна!
И всегда одни и те же доброжелательные слова раздавались мне из-за перегородки. Они начинались каким-то низким теплым мурчанием, как у бабушек в сказках:
- М-м-мм... также и вам!»
Матрёна редкое женское имя. Для меня оно связано с образом деревенской женщины. Рассказ отличается психологической достоверностью, образностью, метафоричностью. По художественной силе равен лучшим рассказам Чехова. «Матрёнин двор» поражает меня остроумием, яркой изобразительностью. Чего стоит только упоминание певца русского пейзажа: «Торфопродукт? Ах, Тургенев не знал, что можно по-русски составить такое!» Этот рассказ стоит в стороне от лагерной темы, тем он и слаще.

Маргарита ПРОШИНА

ДНЕВНИК ЮРИЯ НАГИБИНА

Читаю «Дневник» Юрия Нагибина, изданный в издательстве «Книжный сад», поражаюсь его таланту видеть суть человека, искренности, уменью гордиться успехом своих коллег.  Юрий Нагибин повествует о своей  жизни, о близких людях, о взаимоотношениях просто, как бы отстранённо. Самое трудное в жизни – это взаимоотношения с родными людьми, и как он, верно, пишет: «близким людям не мешало бы жить друг с другом так, будто у каждого из них подозревают опухоль».  Воспоминания  и мемуары знаменитых людей и их современников  - моё самое любимое чтение. Часто они носят исповедальный характер, передают аромат эпохи, и, в отличие от литераторов и критиков, которые берут на себя право оценки авторов и произведений, не претендуют на истину. 

Маргарита ПРОШИНА

КРОВАВЫЙ СНЕГ ВЛАДИМИРА МОТЫЛЯ

Автор текста песен к этому фильму Александр Павлович Тимофеевский рассказывал, как тяжело давался этот последний фильм его другу режиссеру Владимиру Мотылю. Съемки постоянно останавливались из-за отсутствия средств. Даже такой мастер как Мотыль, автор «Белого солнца пустыни» оказался на мели, и ходил по инстанциям с протянутой рукой. Все же нашелся влиятельный добрый человек, помог. Сам Тимофеевский в шутку сказал, что даже на композитора денег не было. А стихи он написал за так, ибо всю жизнь писал не ради заработка, а по велению сердца. И провел свою ударную тему: он любит Родину, а она его - нет. Гармония, уважение, взаимопонимание и мечты о тихом семейном счастье героев фильма Владимира Мотыля «Багровый цвет снегопада» Ксении Герстель и Ростислав Баторского жестоко уничтожают большевики, а скорее бандиты, возомнившие себе хозяевами новой жизни. Умыли Россию кровью. Даже снег был кровавым. Жизни без веры, без совести. Понятие «честь» и вовсе им неведомо. Трагедия, с которой в душе мы живём уже более ста лет, показана в неожиданном ракурсе. С одним из палачей её мужа судьба сводит её. Она готова убить ненавистного палача, но он внезапно падает на колени и в последние минуты жизни совершает человеческий мужской поступок.

Маргарита ПРОШИНА

Буква есть твое зеркало Маргарита Прошина и цветы на берегах волшебного озера

Буква есть твое зеркало
Маргарита Прошина и цветы на берегах волшебного озера

Маргарита Прошина. Задумчивая грусть: Эссе и рассказы/ Оформление художника Александра Трифонова.
– М.: Книжный сад, 2013. – 160 с. 

Как-то Станислав Рассадин сказал мне: «Люблю начинать читать книги с конца». И я незаметно пристрастился к чтению с финалов. Заманчиво. Особенно, когда пробегаешь глазами содержание. В конце этой книги стоят два рассказа: «Уроки деревни» и «Ее волшебное озеро». В мелодике этих «женских рассказов» (а вся книга пронизана неумолкаемо звучащей женской нотой), во всех образах, в их движении, в переживаниях, в любви есть грустная элегантность. И понятно, почему родилось и само название книги – «Задумчивая грусть». Поучающие, «правильные» люди растворяются в дымке безвестности, а любящие, мыслящие западают в память навсегда.
Элегическая сосредоточенность, умное сердце и безупречная деликатность отличают героинь Маргариты Прошиной среди говорливой, вечно спешащей и никуда не успевающей толпы. В «Уроках деревни» молодую учительницу после вуза распределяют в сельскую школу. Перед ней раскрывается мир, ей совершенно незнакомый, с прекрасной природой, но с первобытным существованием жителей, в которых, однако, она пытается разглядеть «прекрасные черты». В «Ее волшебном озере» научная работница, привлекательная и свободолюбивая, не желает себя связывать с кем-либо из мужчин семейными узами, предпочитая мимолетные и частые сближения, за что постоянно подвергается внушениям своей непосредственной начальницы, засохшей в семейном болоте, ибо после рождения сына почти двадцать лет они с мужем бок о бок прозябали, как брат и сестра, считая, что эрос нужен только для размножения.
Маргарита Прошина не пишет сюжет, она мыслит нелинейно, ассоциативно, рецептуально, то есть следуя рецептам строгой лексической дозировки, как завещал доктор Чехов, и смело ставя встык разнородные материи, что часто делал Осип Мандельштам, говоря, что там, где обнаружена связь вещи с пересказом, там простыни не смяты, там поэзия не ночевала. И у Маргариты Прошиной нет никаких разъяснений и прямо идущих на предмет мыслей, поскольку все выражается через рисуемый образ.
Большую часть книги занимают эссе, от которых веет чувственной поэтичностью. Ее произведения насыщены изображением, той самой художественностью, чем настоящая проза резко отличается от разговорной речи. Она любит слова, лелеет буквы, сплетая из них, как из полевых ромашек, свои этюды. И нужно очень внимательно посмотреть на букву. Буква есть твое зеркало. Тебя не будет – зеркало покажет. Ее речи как цветы на берегах волшебного озера: цветы юные, не стареющие, и солнечный аромат их – неугасимое обновление.

Юрий Кувалдин
"Независимая газета" 22 ноября 2012 года

 

П 78 Прошина М. В.
Книгу Маргариты Прошиной «Задумчивая грусть» составили короткие эссе философского и лирического звучания, и рассказы. Маргарита Васильевна Прошина родилась в Таллине. Окончила институт культуры. Всю свою жизнь посвятила книге. Заслуженный работник культуры Российской Федерации.

Оформление художника Александра Трифонова
На передней сторонке обложки воспроизводится картина
художника Александра Трифонова “Ангел Аполлинера”,
холст, масло, 100 х 80 см, 2007 г.
На задней сторонке: Маргарита Прошина.

Маргарита Васильевна Прошина
Задумчивая грусть
эссе и рассказы
Редактор Юрий Кувалдин
Художник Александр Трифонов
ISBN 978-5-85676-146-6
ЛР № 061544 от 08.09.97.
Сдано в набор 15.09.12. Подписано к печати 21.10.12. Формат 84х108 1/32.
Бумага офсетная. Гарнитура “Newton”
Печать офсетная. Уч.-изд. л. (авторских листов) 5,15. Тираж 500 экз.
Издательство “Книжный сад”
www.kuvaldinur.narod.ru

ISBN 978-5-85676-146-6

ББК 84 Р7


© Маргарита Прошина, 2013

СТИЛЬ РОЖДАЕТСЯ ТАК
Есть категория творцов, которая создаёт тексты, то есть пишут то, по чему мы познаём жизнь. А есть специалисты из окололитературной армии, кормящейся на литературе. Они занимаются выискиванием всяческих частностей в чужих произведениях. Берутся оценивать стиль, те или иные эпитеты, качество метафор, композиционное построение. Сами же они ничего своего создать не могут, а если и пытаются, то у них рождаются приглаженные, даже прилизанные мертвые поделки. Произведение начинает жить не от того, что автор всё своё внимание уделяет так называемому стилю, а от колоссальной энергетики творца, от его полного погружения в создаваемое произведение, до натянутого нерва, который искрит как оголённый электрический провод. И эта энергия совершенно бессознательно поглощает читателя, который даже не догадывается, почему это происходит. Истинный художник срывает все покрывала, соскребает весь глянец со своих героев, полностью перевоплощаясь в них, никогда не задумываясь о стиле. Вот именно здесь и рождается оригинальный стиль. В отсутствии стиля. В появлении доселе не бывшего стиля. Так в музыке создаются великие произведения, такие как, скажем, в произведениях Игоря Стравинского.


НАСТРОЕНИЕ
Я проснулась. За окном солнце, но северный ветер настойчиво напоминает о зиме. На сердце как-то неспокойно, в чём дело, почему? Подобное состояние я испытала как-то осенью во время отдыха в Пярну. Каждый день я шла вдоль берега по песку два часа в одну сторону и столько же - в другую. Вечером возвращалась в уютную комнату и слушала 3-ю симфонию Пауля Хиндемита, и была поэтично счастлива. Хочется разобраться в этом чувстве, это не депрессия, это не связано с внешними событиями, это - грусть. Я люблю погружаться в воспоминания, размышлять о происходящем, анализировать слова, поступки и пришла к выводу, что в этой жизни я должна научиться терпению, выдержке и умению слушать. Процесс погружения в себя привёл меня к мысли о том, что любые свои чувства я должна понимать, размышлять о них, находить те или иные причины, которые приводят меня к этому состоянию. В частности, своё состояние светлой грусти я стала определять как задумчивое. Вот и возникла у меня «Задумчивая грусть».


«У»
Первые дни весны. Просыпается не только земля, просыпается жизнь. Я вижу странное дерево, очень большое в виде буквы «У», и вспоминаю строки Анны Ахматовой:
Деревья те, что мы любили,
давно срубили…
Но в отличие от знаменитой картины Алексея Саврасова, Александр Трифонов использует минимум изобразительных средств. Всё лишнее он убирает, всё уходит в подтекст. Перед нами грачик с веточкой, чёрная вода, талый снег, покосившаяся церковь с колокольней. Но в картине скрыта великая тайна, которую художник предлагает открыть каждому самостоятельно.


КОФЕ
Я пила кофе и листала сборник Осипа Мандельштама, изданный в Тбилиси в 1990 году фантастическим тиражом в 250 тысяч экземпляров. Славная Грузия!
И в мешочке кофий жареный, прямо с холоду домой,
Электрическою мельницей смолот мокко золотой.
Кофе готов. Предвкушаю утреннее удовольствие. Это - любимые минуты начала дня. Запах и аромат молотого кофе без сахара, маленькая чашечка, сливочник со сливками, чёрный горький шоколад - вот оно утро счастливого человека.


Из книги Маргариты Прошиной "Задумчивая грусть"

СУМАСШЕДШИЕ

"Я очень огорчен, любезнейший друг, что покидаю Москву…» Я стою у малого собора в Донском монастыре у чугунной надгробной плиты могилы Петра Яковлевича Чаадаева, нашего замечательного сумасшедшего. В России все умные люди идут по этому разряду, поскольку у власти оказываются всегда дураки. Это Фёдор Тютчев 14 июля 1851 годы ему писал, что он покидает Москву. Здесь как бы вспоминается и знаменитое «прочь из Москвы, сюда я больше не ездок» Александра Грибоедова. Незадолго до этого Фёдор Тютчев пишет свое знаменитое стихотворение «Наш век», актуальное и для наших дней:

Не плоть, а дух растлился в наши дни,
И человек отчаянно тоскует...
Он к свету рвется из ночной тени
И, свет обретши, ропщет и бунтует.

Безверием палим и иссушен,
Невыносимое он днесь выносит...
И сознает свою погибель он,
И жаждет веры - но о ней не просит...

Не скажет ввек, с молитвой и слезой,
Как ни скорбит перед замкнутой дверью:
"Впусти меня! - Я верю, боже мой!
Приди на помощь моему неверью!.."

10 июня 1851

Желтые листья падают к моим ногам.

Маргарита ПРОШИНА

ЗАВОЕВАНИЕ САМОСТОЯТЕЛЬНОСТИ заметки о двух книгах Киры Грозной

Кира Анатольевна Грозная родилась 4 сентября 1975 года в Майкопе Краснодарского края. Росла в республике Киргизия, поселок Пристань Пржевальского, на полигоне, где служили её родители. С 1987 года живёт в Санкт-Петербурге.
Окончила РГПУ им. Герцена, специальность – психология. С 1997 года по 2009 год служила в транспортной милиции, руководила психологической службой. Сейчас - сотрудник психологического отдела Санкт-Петербургского университета МВД России, майор милиции, адъюнкт, преподаватель. Работает над кандидатской диссертацией.
Пишет стихи и прозу. С 2003 года является участником поэтического литобъединения А.Г. Машевского в «Фонтанном доме». В 2009 году в изд. «Геликон +» издала книгу «Китайская шкатулка», куда вошли её стихи, проза и рисунки. Произведения Киры Грозной публиковались в газете «Чехия сегодня», петербургских журналах: «Аврора», «Молодой Петербург», «Второй Петербург», «Парадный подъезд», «Мост», а также на сетевых ресурсах: «Молоко», «Folioverso». В “Нашей улице” публикуется с №137 (4) апрель 2011.

Первое впечатление от книг Киры Грозной - абсолютная новизна, художественная дерзость, стремление идти поперек общепринятым нормам.
«Контрабас и флейта» начинается резко: «Психиатрическая экспертиза была назначена на одиннадцать часов утра». И потом идёт поток сознания от первого лица, включающего персонаж в аналитическую психиатрию: «Из анамнеза я узнал, что она служила в милиции, работала следователем больше десяти лет. Полгода назад у неё случился нервный срыв, в результате которого она оказалась в психиатрической больнице. Там она вела себя довольно демонстративно: писала стихи суицидального содержания, объявила голодовку, наотрез отказалась от неизбежной повинности обитателей сумасшедшего дома - уборки помещений, а также от приёма сильнодействующих препаратов. Главная же эксцентричная выходка заключалась в том, что она под корень остригла свои роскошные белокурые волосы, на глазах у медсестёр, которые, возмущённые подобной формой самоизувечения, пытались отобрать у неё ножницы».
Не без сильного волнения читаю обе книги Киры Грозной: «Китайская шкатулка». Стихотворения, проза. - СПб, Геликон Плюс, 2009; и «Запредельный градус. Рассказы.- СПб,2011. С её творчеством я знакома по публикациям в журнале «Наша улица». Талант автора светится в каждой фразе, а искренность, глубина переживаний, эмоции зашкаливают.
Стихотворения в «Китайской шкатулке» всем своим строем, мыслями, ритмом и дыханием говорят о том, что Кира Грозная тяготеет к прозе, рождена для прозы. Стихи её, в сущности, есть не что иное, как рифмованная проза о событиях, которые глубоко затронули душу автора. Но она, несомненно, должна была пройти этот стихотворный путь, прежде чем перейти к прозе. Практически, все стихи написаны в стиле баллад. Она рассуждает о поэзии и прозе. Ей иногда кажется, что с художественной прозой проще поладить. Градус чувств настолько высок, что она торопится выразить их первыми попавшими лексическими средствами, подчас задыхаясь от избытка образов, деталей, картин, чувств, мыслей в одном стихотворении. От этого идет перегрузка, перенасыщенность стихов.

У поэзии и у прозы совершенно разные музы.
У них разные сферы, ведомства, функциональные обязанности, задачи.
С прозой легче поладить, на первый взгляд.
Она выслушивает аргументы, кивает, записывает на прием. С поэзией - все иначе.
Они редко ходят вдвоем.

И дальше в этом стихотворении Кира Грозная, на мой взгляд, умаляет сущность прозы. Еще Юрий Лотман ставил прозу гораздо выше стихов. Стихи есть первый шаг в литературе. И это чувствуется в поэзии автора. Это для неё как бы разбег в прозу. Хотя и в поэзии у неё есть потрясающие взлёты:

Поэтам

О чём-нибудь - ведь «ни о чём», пожалуй,
уже не модно, что известно всем -
пиши, пока реальность не достала,
и твой поток не замутнён ничем.

Пока ещё рассветы торопливо
приходят в виде таймера-звонка,
пиши о них, пиши легко, красиво,
пока бежит по клавишам рука.

Пока под белым меховым покровом
скрыт мусор во дворе, пока метёт -
пиши о снеге, согревайся словом,
всё приберём, когда весна придёт.

Пока ведётся счёт приобретениям,
не жаль на сострадание души,
пока ещё есть силы поражения
оплакивать - пиши, пиши, пиши.

Ну, а потом, когда отдашь все соки,
когда ростки тебя перерастут,
испишешься, устанешь, выйдут сроки -
даст Бог, твой многотомник издадут.

Но и проза таит в глубине своей ритмы и рифмы, мелодику и строфику, просто они спрятаны от глаз и слуха, как прячется мелодия в симфониях Игоря Стравинского или Пауля Хиндемита. В прозе видно, как она выросла. Очень точно, предельно достоверно, с самыми тончайшими нюансами передает переживания героев, как будто она сама и есть эти герои. Мне очень понравился рассказ «Дай руку, убогая», где с предельным нервом переданы отношения мужа с женой. Люди глухи к чувствам, просто не готовы к ним. Что мешает людям жить? Они не могут стать самими собой. И те, кто желают жить осмысленно, никогда не бывают поняты ни в семье, ни в окружении. У Киры Грозной почти везде и всюду показаны ситуации тяжелые, когда её герои - люди как бы без кожи, но они стремятся себя сохранить в черством мире.
Её пронзительные рассказы «Поздние тюльпаны», «Пора в дурдом», «Возвращение», «Город невинности» и другие переполнены этой особенностью, непохожестью героев на окружение.
В первом же рассказе «Любовь, наука и боди-арт», открывающем книгу Киры Грозной «Запредельный градус», идет борьба за самостоятельность. Героиня, потупив голову, изредка лишь поглядывая на волосатую руку отца, выслушивает атаку родителей, пытающихся укротить строптивую дочь, дабы яблочко недалеко от яблони упало. Здесь персонаж перетекает на первое лицо, автор как бы сливается с персонажем, начинается рассказ с прямой речи, но переходит на поток сознания автора, который в советские времена назывался «лирическим героем», чтобы все выверты сознания не переключать на писателя.
В жизни завоевать самостоятельность очень трудно. И особенно вырваться из-под «гнета» родительской любви. Но еще труднее обрести самостоятельность литературную, когда до тебя писали, и хорошо писали, даже гениально, и на полках стоят и давят на тебя своим художественным авторитетом Данте, Рабле, Гоголь, Достоевский, Чехов, Платонов… Конечно, многие молодые авторы как бы классиков не замечают, полагая, что именно они первые в литературе не только нашей, но и заграничной. Это ничем не обоснованное чувство уверенности в себе некоторых авторов, не осведомленных о состоянии дел в нашей и мировой литературе, ведет их к банальным истинам и мнимым победам. Вот что не грозит Кире Грозной, поскольку она идет по вершинам интеллектуальной и психологической прозы.
В одном стихотворении она говорит:

День не прожит, убит, если вновь не написано мной ни строки.
Я терплю свои страхи и пунктики, балую и потакаю, кормлю их с руки.
Я их глажу по шёрстке, кладу на живот, осязая присоски-соски.
Но когда засыпаю, совсем не уверена в том, что они не вонзят мне клыки
В это место повыше лопатки, где кожа и жилы тонки…

Строка должны быть обязательно написана. И Кира Грозная пишет эту строку.

Маргарита ПРОШИНА

Маргарита Прошина "Её волшебное озеро"

Маргарита Васильевна Прошина родилась в Таллинне. Окончила институт культуры. Заслуженный работник культуры РФ. Участник 5-го выпуска альманаха Нины Красновой "Эолова арфа". В "Нашей улице" публикуется с №149 (4) апрель 2012.

Маргарита Прошина

ЕЁ ВОЛШЕБНОЕ ОЗЕРО

рассказ

Рад милой барышне служить.
Нельзя ли мне вас проводить?

Гёте «Фауст»

Сколько помнила себя Лебедева, всё самое романтичное, загадочное, пленительное в её жизни приключалось как-то само собой.
Ей свойственно было, не задумываясь, импульсивно совершать поступки.
К ним в НИИ часто приезжали специалисты на консультации. На днях она шла по коридору на своих высоченных каблуках, отчего ноги её могли соперничать с красотой манекенщиц, и встретила незнакомого молодого человека, брюнета с тонкими усиками, в джинсах, их взгляды встретились, оба вздрогнули, почувствовав любовный, словно электрический, разряд, и в томительном молчании медленно, оглядываясь, разошлись в разные стороны.
В конце рабочего дня этот молодой человек ждал её в вестибюле у выхода. Лебедева нисколько не удивилась. Оказалось, что тот приехал на три дня из Петрозаводска в командировку.
Они пошли рядом, не разговаривая, но так быстро и уверенно, как будто боялись опоздать, и через какое-то время оказались в метро, а затем в запущенном парке, больше похожем на лес.
Они увидели лошадь шоколадного цвета, с тонкими щиколотками, в белых носочках, с густой чёрной гривой. Мягкими губами лошадка, старательно выбирая, щипала траву.
Не сразу оба разглядели, что лошадка пасётся за ажурной изгородью.
- Какая маленькая лошадь! - воскликнул Лебедева. - Это, наверно, новую породу вывели.
Через несколько минут показалась ещё одна маленькая лошадь, немного светлее первой, но тоже в белых носочках. Вдруг лошадки одновременно оглянулись, вытянули головы, и показалась настоящая солидная крупная лошадь. Её окрас был цвета горького тёмного шоколада. Маленькие лошади резво подбежали к ней, подняли головы и прикоснулись своими губами к её губам.
- Это - жеребята! - догадалась Лебедева.
Два жеребёнка нежно тёрлись о бока своей мамы и ласкали друг друга. Солнечный день, пьянящий лесной воздух, грациозная любящая семья - всё это создавало ощущение провинциальной гармонии.
Но это была Москва, хотя и лесная. В тишине, под пение птиц, он обнял Лебедеву.
Его прохладная ладонь прикоснулась к  её животу и медленно, очень медленно, в тот момент, когда их жаркие губы соприкоснулись в жадном поцелуе, соскользнула к её волшебному озеру.
Они испытали настолько сильную и всепоглощающую страсть, что не понимали где они, кто они и что с ними происходит.
Очнувшись от сладкого наваждения, Лебедева поспешно привела себя в порядок, и довольно прохладно сказала:
- Я одна пойду...
И быстро исчезла за кустами.
Молодой человек в недоумении пожал плечами, но всё же вдогонку крикнул:
- Может быть, проводить мне тебя?!
Из глубины леса каким-то эхом донеслось:
- Ни-ког-да-а-а-а!..
«Колесо любви», - подумала с таинственной улыбкой Лебедева, спускаясь на эскалаторе, посматривая под ноги, как бы тонкие каблуки не попали в щели ступенек.
Лебедева ходит на высоких шпильках круглый год. Предпочитает модную и надежную итальянскую обувь. До конца спуска осталось несколько метров, и она побежала, но вдруг нога подвернулась, раздался треск: отлетел каблук! Лебедева замерла на секунду, на ходу подняла его, и со смехом пошла по платформе, переваливаясь с боку на бок, как хромая.
Раньше, в мыслях о новых мужчинах Лебедева задействовала комок в горле, грудную клетку, расстояние между лопатками - там у неё болело. Еще при мыслях о новеньких у неё болели зубы. Сейчас зубы не болят. Сейчас она задействует живот. Там у неё такой сладкий зуд, что даже переходит в колени и пальцы. Пальцы от этого ледяные. Лебедева везде думает о том, как ей хочется этого нового: «Хочу тебя, новенький!» Лебедева смотрит в пол все время, когда едет в метро, но если во время этих своих мыслей о мужчинах она поднимает глаза, то даже старики-пенсионеры напротив неё закашливаются и краснеют.
На другой день она говорит Скороходовой:
- Ты представляешь, вчера в метро у меня отлетел каблук!
- А я знаю, - спокойно сказала Скороходова. - Тебя видели  там с мужчиной, и как вы разошлись, и как потом у тебя сломался каблук.
У Лебедевой непроизвольно раскрылся рот.
Наступило молчание.
Лебедева догадалась, что за ней следят.
- Что у тебя за характер, понимАшь?! Ты с таким характером никогда не выйдешь замуж, а тебе уже давно пора, - поджимая губы, сказала Скороходова.
Она была с гладко зачёсанными на прямой рядок волосами, стянутыми в тугой узел на затылке, жёлтым лицом и тонкими, бледными губами.
- А чего это тебя беспокоит? – приходя в себя, спросила Лебедева, играя изумрудными очами, из которых рассыпались искры любви, внутренне смеясь над провинциальным говором Скороходовой, но замечаний при этом, как воспитанная москвичка, родившаяся на Петровке, не делала.
- Потому что, знАшь, в твоем возрасте все женщины… порядочные женщины, - подчеркнула Скороходова, сжимая свои и без того тонкие и синие губы, - уже вышли замуж и родили детей. А ты чего меняешь мужиков?! Разве после этого кто на тебе женится? Одна в старости останешься. Стакан воды некому будет поднести.
- А ты-то что беспокоишься?! Тебе-то чего переживать?! У тебя ведь есть муж, есть и сын, есть и отдельная квартира. Всё есть, о чём мечтают такие, как ты, - со скрытой иронией произнесла Лебедева. - Я-то тебе чем мешаю?! У меня нет ни мужа, ни детей, ни квартиры. И я, представь себе, счастлива! Я никому не завидую, довольна жизнью своей. У меня всё в порядке!
Скороходова чуть не подавилась в затяжном кашле, на мгновение порозовела, согнулась, провела костлявой рукой по пояснице, выпрямилась, и лицо её опять стало желтым…
Лебедева жила с матерью в небольшой квартирке в Тёплом Стане. Эту квартирку мать получила от завода, проработав 43 года технологом в сборочном цеху. Она была седовласа и проворна, всё время бегала по магазинам, сравнивая цены, где бы что купить подешевле. 
Окруженная материнской заботой, Лебедева жила беззаботно. Мать всё время привозила с садового участка цветы. Она поставила в высокую вазу астры. И для Лебедевой наступила любимая осень. Лебедевой нравился запах осени, паутина, переливающаяся на солнце. Осенние краски передают самые разные цвета и оттенки настроения, окрашивая мир вокруг. Её цветы - астры и хризантемы - связаны с воспоминаниями о детстве, которое она проводила за городом. Каждое утро, просыпаясь в дачном домике, Лебедева смотрела на астры, и они представлялись ей звёздами на небе с разноцветными мирами. В домике пахло пирогами и вареньем…
Что особенно радовало Лебедеву, так это то, что мать никогда в жизни не заводила с ней разговора о замужестве.
- Живи, дочка, как знаешь, как тебе самой нравится, - ласково говорила она. - От мужиков ничего кроме слёз не получишь. Никаких радостей.
На застекленной книжной полке над письменным столом в комнате Лебедевой стояли книги Аганбегяна, Вайнштейна, Эйдельмана… На ночь Лебедева читала книгу Фидлера «Информационное обеспечение анализа себестоимости продукции».
Скороходова двадцать лет назад стала кандидатом экономических наук. Пыталась пойти на докторскую, но силёнок оказалось маловато. А тут ещё пару лет назад Лебедева защитилась. В этом Скороходова почувствовала для себя опасность. Как бы Лебедева не заняла её место.
Лебедева же с легкостью защитила свою кандидатскую по теме "Оценка трудозатрат и оплата труда", где дала детальную характеристику объемам, структуре товарооборота предприятий тяжелой промышленности. Ну, и так далее…
В жаркий летний день после работы Лебедева решила одну остановку пройти пешком. Вагоны так были переполнены спрессованными потными телами, что она вышла на «Коньково» и пошла к своему Тёплому стану.
Улица выглядела умытой, вся в чистых каплях грибного дождика. Листва на деревьях была какая-то новенькая, как будто только что распустилась, и поблескивала лаком. Вдруг Лебедеву догнала своими фонтанирующими струями поливальная машина, после дождя зачем-то поливавшая асфальт. Лебедева с восторженным испугом, как школьница, подставила руки прохладным струям, отливающим всеми цветами радуги. Потом Лебедева купила себе мороженое, и стала беззаботно, как та же школьница, надкусывать белый холодный купол вместе с краешком вафельного стаканчика, отчего зубы едва заметно, но очень приятно заныли.
Сзади ей окликнул вкрадчивый мужской голос:
- Вы любите мороженое?
Лебедева оглянулась.
Бородатый мужчина в очках, в белом пиджаке и с шелковым синим шарфиком на шее, своими такими же синими, как шарфик, глазами заглянул ей прямо в глаза и, она была уверена, прямо в душу - и при этом без сколько-нибудь заметного стеснения. Лебедева перестала есть мороженое и застыла. Она стояла перед ним без движения, как фонарный столб. Стоит, стоит, а он только шевельнул уголками рта, и сунул руки в карманы.
- Пойдем?! - сказал после паузы он.
Без промедления Лебедева промолвила:
- Пойдём…
И опустила мороженое в ближайшую урну. Лебедевой нравится почти мазохисткая покорность своим чувствам.
А в это время Скороходова стояла у кассы в своём Бескудниково, и требовала три копейки, которые ей кассирша недодала.
Очередь возмущённо шипела.
Кассирше хотелось послать её простыми понятными словами куда подальше, но сдерживалась, говоря: «Пересчитайте получше!» Скороходова против воли принялась пересчитывать сдачу, и обнаружила, что кассирша была права, но сразу сдаваться не захотела.
- А почему вы, понимАшь, мне грубите?..
На другой день Скороходова стала рассказывать Лебедевой об этом случае, на что Лебедева с некоторой приглушенной язвительностью ответила фразой самой же Скороходовой:
- А я знаю это. Тебя видели у кассы в магазине.
Скороходова позеленела на некоторое время, пока опять не стала желтой.
Если случались необходимые для НИИ командировки, то посылали частенько Лебедеву.
Она любила ездить.
Непреодолимое беспокойство, волнение, смешанное с ужасом, страх опоздать - всё это захватило Лебедеву одновременно, и она смешалась с толпой на перроне и, не соображая, понеслась вправо. Её били по ногам сумками, толкали, наступали на ноги. Внезапно чувство протеста Лебедеву остановило. Она стала соображать, что времени  более чем достаточно.
Поезд отправляется с третей платформы, и нужно спуститься в туннель.
Вот Лебедева уже на месте.
Ждёт поезда.
Каждый раз вид огнедышащего, шипящего, свистящего чудовища пугает её. Заходит в вагон, находит своё купе, и занимает место, верхнюю полку. Последние минуты перед отправкой поезда.
Безотчётное волнение.
Лебедеву никто не провожает. Она едет в очередную обычную командировку, но всегда испытывает одни и те же чувства.
Каждая поездка - предвкушение чего-то нового и ожидание чуда.
Опыт ничего не меняет.
Наконец, затихли предупредительные крики проводниц. Поезд  тронулся. 
Неспешные разговоры, чай в подстаканниках, а самое увлекательное, постоянно меняющиеся виды за окном.
Сколько помнила себя Лебедева с детства, её интересовали женские лица. Сначала интересовали прически, брови и губы. Слово «макияж» тогда не было ей знакомо, да и о косметике разговоров в их доме не вели. Лебедева мечтала стать взрослой как можно скорее, чтобы выщипать брови, иметь просто красивые от природы брови, казалось ей неправильно, и купить губною помаду всех оттенков, к каждому платью. Смешная, глупая и наивная она была. Повзрослев, Лебедева стала не просто рассматривать, стала любоваться женскими лицами: внутренним светом, благородством, глазами, и пришла к мысли, что красота во многом зависит от внутренней самооценки, от наличия или отсутствия вкуса, умения подчеркнуть свою индивидуальность. Лебедева расстраивается, когда видит лица старательно «сделанные под кого-то», или физиономии, иначе не скажешь, женщин, которые не любят, или просто ненавидят себя.
Поезд остановился. Утро. Она приехала в небольшой городок. Её ослепило яркое, летнее солнце.
Лебедева торопливо собралась, и поспешила выйти из вагона к теплу и солнцу. Погода - чудесная. Душа поёт: «Выйду на улицу, гляну на село,  девки гуляют и мне весело!» Никак не могла избавиться от песни этой. Ощущение такое, будто она в волшебном городке находится, вверх поднимается по зелёной извилистой улочке, мимо уютных домиков, в цветах утопающих.  Раскланивалась и здоровалась с редкими прохожими. Изредка оглядывалась - не следит ли кто за ней. К реке вышла, вдоль берега прошла. Монастырь отражается в воде. Отражается ли?! Может, это ей и только ей открылся Град Китеж?! Когда душа настроена на поэтический лад, то всё возможно!
Лебедева любила маленькие города, их небольшие дома с резными наличниками и мезонинами, лай собак, ленивый, небрежный, даже добродушный, так для порядка.
Лебедева стоит у озера. И будто бы слышит музыку.
Вкрадчивое начало.
Арфа со струнными звучит так нежно, будто волны набегают.
Она струится, переливается шёлком, золотистая музыка, тягучий, прекрасный поток. Она светится из сердца, обволакивает теплой волной любви, наполняет, освобождает.
Затем мелодия усиливается, присоединяются духовые, слышны звуки леса.
Вот - настороженный голос птицы, перед глазами возникает лесное озеро необычайной красоты. В нём бегут облака  и ускользают, прячутся в цветах и травах, которые обрамляют озеро и отражаются в нём.
Вода в озере настолько прозрачна, что видно до самого дна, где переливаются на солнышке камешки всех цветов и оттенков.
Лучи высвечивают играющих рыб.
На воду можно смотреть бесконечно, как на костёр или на звёзды на ночном безоблачном небе.
Это волшебство ещё было связано с необычайным любовным взлётом её души.
Порой Лебедева пыталась разобраться в себе, понять, что с ней не так? Поклонников в её жизни всегда было много, внешностью она не была обделена, но ещё ни разу она не пожалела ни об одном из них. Не было среди её многочисленных знакомых такого человека, с которым бы не захотелось расставаться. Наверное, она относилась к той части женщин, о которых говорят «кошка, которая гуляет сама по себе», так она объясняла себе то, что с ней происходит.
Некоторые её поклонники в течение жизни пытались завоевать её сердце, построить более продолжительные, серьёзные отношения, но она ускользала от них с лёгкой, рассеянной улыбкой на губах.
Лебедева старалась ни с кем не ссориться. Она избегала выяснения отношений, предпочитала сама попросить прощения, даже если была права.
Высокий, с уже заметной сединой мужчина, с которым она накануне познакомилась в гостинице, командировочный инженер из Братска, обнял её, привлёк к себе, и ещё до страстного поцелуя она увидела краем глаза своё отражение в воде. Всё стало чистым, как утренний воздух, свежим, играющим, понятным и свободным. Прекрасное чувство озарения и свободы.
И вдруг сама себя ощутила этим озером, в которое нырнул он…
Но минуты затмения так коротки!
- Давай завтра здесь же встретимся, - сказал он.
- Нет, - сказала она. - Меня завтра здесь не будет.
А вот у Скороходовой всё было иначе. С мужем, начальником колонны автобусного парка, выходцем из Владимирской губернии, у Скороходовой отношения были,  как брат с сестрой. Спали в разных комнатах.
Откуда у них появился сын, смеялась про себя Лебедева. И сама парочка Скороходовых об этом помнила смутно.
В НИИ стол Скороходовой, заведующей лабораторией, стоял напротив окна. В одной позе Скороходова могла просидеть три часа, не шевелясь. Демонстрировала свою не иссякающую работоспособность.
Комната лаборатории была довольно большая, но узкая, напоминающая коридор старинного здания с лепниной на высоком потолке.
Пока Скороходова изображала рабочую усидчивость, Лебедева несколько раз выскакивала с сигареткой в коридор. Но получался парадоксальный результат. Лебедева успевала систематизировать таблицу коэффициентов и скоррелировать с данными отдела Гинзбурга. У Скороходовой же, в результате такого «напряжённого рабочего дня», выходило лишь несколько алгоритмов подсчёта трудозатрат при непрерывной разливке стали в металлургической промышленности.
В лабораторию заглянула распространитель билетов от профкома. Лебедева сразу схватила билет в Большой театр.
За десять минут она уже сидела в седьмом ряду партера. Через минуту рядом с ней сел военный.
- Вы не возражаете, девушка, что я рядом с вами посижу? - спросил он мягким голосом.
- Что вы! Пожалуйста! Это же ваше место?
Военный внимательно посмотрел на свой билет.
- Да, это моё место.
Лебедева оглядела его.
- А у кого же такая форма красивая?
- Это парадная форма авиации.
- А почему у вас всего три звездочки на погонах?
- Я полковник…
- Пять звездочек лучше! - с подъёмом сказала Лебедева, и обожгла его искристым изумрудным взглядом.
- Пять звездочек - неплохо, - согласился полковник. - Особенно армянский…
И оба рассмеялись.
- Вы летаете?
- В последнее время довольно редко, с земли командую.
Лебедева тоже решила подчеркнуть свой статус:
- А я кандидат экономических наук.
- Очень приятно.
Здесь ударил оркестр, и открылся занавес.
В антракте он сказал:
- Может быть, на сегодня достаточно спектакля?
- Мне кажется, что да… Пора на свежий воздух.
Он поймал такси, и через полчаса угощал Лебедеву в ресторане гостиницы «ЦДСА».
А еще через час они лежали на широкой кровати той же гостиницы.
Он склонился к ее груди, поцеловал и, приподнявшись, прошептал:
- Я воспарил, как на самолете.
- А у меня выросли крылья.
Когда он хотел её проводить, она сказала:
- Не надо.
Полковник растерялся, некоторое время подыскивал слова, пока, наконец, робко не спросил:
- Когда мы встретимся? Я буду еще неделю в Москве…
- Никогда! - отрезала Лебедева, повернулась и, быстро стуча каблуками и покачивая бедрами, удалилась.
Столько партнёров позади, хоть ставь ножом засечки о достижениях!
Пока шла, нервно курила одну за другой сигареты, и думала, что после любовной страсти у неё появлялось какое-то очень странное и сильное чувство отторжения. Она буквально готова была от неисповедимой злости убить этого мужчину, который окунулся в волшебную глубину её озера.  Этот мужчина становился ей не просто неприятен, он делался страшным врагом, овладевшим о ней секретной информацией, которую в любую минуту может направить, использовать против неё.  При всех удовольствиях в близости, Лебедева где-то в самых потаенных уголках души чувствовала, что она совершает преступление. Уж так была построена нравственная шкала оценок на эту тему в этой стране, что иначе как противозаконным действием смену одного за другим мужчин назвать было нельзя. И нужно было постоянно таиться, обрубать концы, чтобы шлейф её любовий не тащился за ней грузом компромата. А разговоры? Что разговоры. Поговорят и выдохнутся.  Ненависть к очередному мужчине была подобна раскаленному, огнедышащему металлу, льющемуся из печи. Она взвинчивала себя до пронзительной боли, как будто действительно всё её тело было на грани предсмертной агонии. Ни с одним из мужчин второй раз она никогда, нигде, ни при каких условиях не встречалась, и не хотела встречаться. Они стирались из памяти, как стирается ластиком карандаш с листа бумаги. Нет, и не было! Кажется, Лебедева стала понимать самку богомола, которая убивает самца после спаривания. Почему Лебедева даже после замечательного секса не может больше общаться с мужчиной? Смотрит на него, а в голове одна мысль - поскорее одеться и убежать куда подальше, только чтобы не видеть его. Лебедева получала удовольствие, и мужчина тоже его получал, это заметно, но после всего он ей противен.
На работе курили в коридоре у окна.
На подоконнике пепельницей была большая плоская банка из-под селедки.
- Ты, мать, даешь! Каждый день - мужики, один лучше другого. Даже полковника подцепила! Это уму непостижимо. Пожирают тебя, понимАшь, влюбленными глазами, а ты всё не замужем! - сказала Скороходова, вышедшая зачем-то в коридор. - Ты, что, прЫнца ищешь?! - Скороходова подчеркивала интонацией это «Ы». - Или красавца? Так с лица воду не пить.
«Точно, следят», - подумала Лебедева и затянулась сигаретой. Затем медленно выпустила голубоватое облачко дыма. Лицо её стало загадочным.
Она посмотрела в окно. Вдруг на железный отлив окна сел белый голубь, повертел своим глазом и уставился на Лебедеву. Она смутилась. Но голубь, почувствовал как будто это, тут же вспорхнул и улетел. Лебедева обвела взглядом крыши старых московских домов, и задумчиво произнесла:
- Сама думаю, как бабы могут с одним мужчиной всю жизнь прожить. Я вообще мужчин люблю. Мне с бабами скучно. Я всех мужчин люблю. Они какие-то не такие, как вы. И каждый мне, помимо зашкаливающего удовольствия, что-то дает. Дает такое, с чем я ещё в своей жизни не сталкивалась, что-то такое новое, от которого по всему телу пробегает пленительная дрожь.   
- Слушай, а тебе лет-то сколько? - Скороходова погладила ладошкой своё желтое лицо. - Пора определяться, знАшь. Не век же они за тобой будут ухлестывать.
Годовой отчет правила своей быстрой и легкой рукой Лебедева. На общем собрании НИИ по итогам года Лебедева после бессонной любовной ночи задремала, когда с трибуны прозвучало: «Лаборатория Скороходовой признана лучшей».
Крышка гроба открылась, костлявые руки Скороходовой схватили Лебедеву за волосы, и потащили к себе. Синие губы прикоснулись к щеке Лебедевой. Она вздрогнула от ужаса, и, открыв глаза, увидела, что Скороходова, сидевшая с ней рядом в актовом зале, на самом деле целует её своими могильными губами.
Скороходова день ото дня желтела.
И вскоре умерла.

“Наша улица” №155 (10) октябрь 2012