Прежде всего, надо причину искать в себе

Маргарита Васильевна Прошина родилась в Таллинне. Окончила институт культуры. Заслуженный работник культуры РФ. Участник 5-го выпуска альманаха Нины Красновой "Эолова арфа". В "Нашей улице" публикуется с №149 (4) апрель 2012.




ВИНОВАТЫЕ

Чувство вины в разной степени в течение жизни испытывает не раз каждый нормальный человек. Но большинство, как мне кажется, людей, считают, что в их неудачах, несбывшихся мечтах виноват кто угодно, только не они сами. Эти люди всегда и везде ищут виноватых. Они считают свои проблемы самыми важными и значительными, выносят их на всеобщее обсуждение, и ждут сочувствия. Подумать о том, что вину надо  исключительно искать в себе, им не приходит в голову. В любой ситуации стоит задуматься о том, что «виновным», «виноватым», «грешным», «неправым», «преступным», «повинным», «провинившимся», «ответственным» являешься ты сам. Если у тебя не складываются отношения в семье или с окружающими тебя людьми, ищи причину, прежде всего, в себе. Читай Достоевского, слушай Стравинского, смотри Феллини…  От тебя отвернулись друзья, выпотроши себя, пойми, что ты им неприятен. Почему? Вот и думай. Чтобы к тебе относились по-доброму, не критикуй, не делай замечаний, не грузи никого своими «умными» советами, которые на самом деле оказываются «идиотскими», не лезь туда, куда тебя не звали, не доставай людей пустыми телефонными звонками…  Течёт кран, перегорела лампочка - виноват ты, кто за тебя будет заниматься ремонтом? Пригласи специалиста, сам исправь. Не жалуйся, не ной, не грузи людей. Прежде всего, надо причину искать в себе.

Маргарита ПРОШИНА

УЖАСЫ МНОГОКВАРТИРНОГО ДОМА

Визг и удары молота как будто окружили меня и заставили открыть глаза. Я как бы вышла из сна, пройдя сквозь паутину. Серый мрак затаился в углах комнаты, очертания которой показались мне незнакомыми. Безотчётный страх и ужас сковали меня. Я замерла. Визг, похожий на звук пилы-«болгарки» становился всё невыносимее, он дошёл до немыслимых высот. Я попыталась заткнуть уши и не смогла. Руки мои были прочно привязаны ремнями к кровати. Все попытки шевельнуть ими ни к чему не привели. Зловещий холод охватил тело, зубы застучали, я дёрнулась и ощутила страшную, пронзительную боль в, казалось бы, онемевшем теле. Зажмурившись, я отключилась на какое-то время. Непонятный звук, похожий на треск и скрежет, вывел меня из забытья, посмотрев на потолок, я пришла в отчаяние. Потолок надо мной с треском медленно раздвигался. Холодный пот прошиб меня, когда я увидела, что прямо надо мной медленно, но неумолимо, опускается что-то страшное, тяжёлое и непонятное. Я, наверно, сплю! «Этот кошмар мне снится!» - в ужасе воскликнула я и не узнала своего голоса. Крик отчаяния прозвучал как бы из трубы. Визжащий огромный диск пилы продолжал опускаться прямо на меня. Перед глазами в бешеном темпе проносились картины пролетевшей жизни с такой скоростью, что просто дух захватывало. Это евроремонт у соседей выше, подумала я, придя в себя. Шум и движение вращающегося острого диска заглушал биение моего сердца. Оно стучало так громко… Это конец, смиренно пронеслось в голове. Визжащий диск коснулся ремня, перерезал его. Каким-то чудом я боком скатилась с кровати. Диск бесшумно прошёл сквозь неё. 

Маргарита ПРОШИНА

ЁЛОЧНАЯ МИСТЕРИЯ РОССИИ

Широкая изба из в целый обхват бревен, крашеных в бурый цвет, с торцами бревен с полную луну, с множеством годовых колец, насчитать которых можно на два века. Да это даже не изба, а какой-то немыслимый в своей огромности лабаз. И тут же до небес разлапилась могучая ель, на которую хочется повесить ради праздника Нового года избушку. Но не простую, а елочное украшение, доставшееся герою романа Игорю Фелицину от дедушки, хранившего эту игрушку с дореволюционных времен. Через эту избушку непонятно как, по мгновенным ассоциациям попадаешь во дворец к государю императору Александру Второму, освободителю крестьян. Предки персонажей участвовали в разработке великой реформы, согласовывали свои предложения с царем. Роман устроен как водоворот, затягивающий меня без остатка в пучину истории России, посвящающий в жизнь нашей аристократии, в появившуюся в XIX веке интеллигенцию. «Славянский базар» дан как двойное дно из жизни автора и персонажа, та самая гостиница в Китай-городе, где обсуждали создание нового, общедоступного художественного театра Константин Станиславский и Владимир Немирович-Данченко. И елка горит огнями гирлянд, и избушка красуется среди современных зеркальных шаров. Аромат Нового года, нового века, новой, предчувствуемой России, зарождавшейся в Заиконоспасском монастыре, в Славяно-греко-латинской академии, вместе с первопечатником Иваном Федоровым. В такой ассоциативный прекрасный бег вне времени увлек меня Юрий Кувалдин своим калейдоскопическим романом «Избушка на елке».

Маргарита ПРОШИНА

ЗДЕСЬ ВЕТЕР НЕ СТРАШЕН

Современная Москва строится по принципу длиннее, и выше. Дома поставлены хаотично, и никому в голову не приходит подумать о том, каково жителям здесь в ветреную, штормовую погоду. А мы сидим в своих квартирах во время ветров и снежных бурь, и каждый раз радуемся, что добрались благополучно до своего родного укрытия. За окном стонет и воет ветер, и как в аэродинамической трубе поднимает всё, что только возможно вверх и бросает нам в окна. Когда оказываешься в центре, идешь по улочкам и переулочкам, то восхищаешься тем, как разумно строилась Москва. Желтобокие особняки - и те плотно прилегают друг к другу, образуя уютные дворы, которым не страшна непогода. В этих дворах за закрытыми воротами чувствуешь себя защищенной.

Маргарита ПРОШИНА

ТОЛСТОЙ И ГОГОЛЬ. СУМАСШЕСТВИЕ

 Моё внимание привлекли «Записки сумасшедшего» Льва Толстого, написанные, на мой взгляд, явно в соревновании с Николаем Гоголем. Открыла очередной том прямо на странице с этой неоконченной повестью. Тема сумасшествия, настолько многолика и неисчерпаема, что описана во многих произведениях классической литературы. Но, мне кажется, Льву Толстому очень далеко в раскрытии этой темы, да и, собственно до сумасшествия. Он слишком правилен в тексте, но абсолютно извращен в жизни. Барин, плодившийся, как крепостной крестьянин, и при этом поучавший всех и вся. Оставлю Толстого школьникам. И перейду к гению сумасшествия Николаю Гоголя. В его «Записках сумасшедшего» тонко показано, как герой сходит с ума. Он слышит разговор двух собачонок:
"Здравствуй, Меджи!" Вот тебе на! кто это говорит? Я обсмотрелся и увидел под зонтиком шедших двух дам: одну старушку, другую молоденькую; но они уже прошли, а возле меня опять раздалось: "Грех тебе, Меджи!" Что за черт! Я увидел, что Меджи обнюхивалась с собачонкою, шедшею за дамами. "Эге! - сказал я сам себе, - да полно, не пьян ли я? Только это, кажется, со мною редко случается". - "Нет, Фидель, ты напрасно думаешь, - я видел сам, что произнесла Меджи, - я была, ав! ав! я была, ав, ав, ав! очень больна". Ах ты ж, собачонка!»
Поприщин явно услышал их разговор, сначала усомнился, а потом убедился, что Меджи и Фидель беседуют между собой человеческими голосами. Так постепенно герой Николая Гоголя утрачивает грань между реальностью и своим миром.

Маргарита ПРОШИНА

РАСПЛАТА

Дверь слегка приоткрылась, и через неё боком просочилась какая-то тень. Тень суетливо повернулась и, опустив голову, заспешила по дорожке. Полоса света из окон второго этажа упала на неё. Это была маленькая зажатая фигура человека, которая явно хотела занимать как можно меньше места в пространстве, чтобы никому не помешать. Всем своим видом она как бы просила прощения за то, что существует. Да это же Акакий Акакиевич, подумала я. Какое-то время спустя судьба свела меня с «Акакием Акакиевичем» в лифте. Лифт застрял. В ожидании освобождения эта маленькая женщина поведала мне, что живёт с дочерью и внучкой подростком. Она переживала, что задерживается, а ей непременно надо быть дома. Нравы у них в семье строгие. Дочь не разрешает ей выходить из дома. А если узнает, что она не слушается, то закроет её в комнате на ключ. Я усомнилась в её словах. Глупость, так не бывает, подумала я. Но женщина как будто прочитала мои мысли, и пояснила, что воспитывала дочь одна без мужа в строгости, и требовала полного повиновения, чтобы не вышло чего плохого. Но вот наступило время дочери. Она зарабатывает деньги, и теперь требует полного повиновения.

Маргарита ПРОШИНА

УТКИ ЗИМОЙ

В морозные зимние дни я стараюсь почаще ходить на пруд недалеко от дома. Тепло одеваюсь, беру два-три батона хлеба, и спешу на встречу с уточками. Ноги сами несут мене вниз к пруду. Пруд покрыт толстым слоем льда, но утки неустанно, днём и ночью, кружат в южной его части, сохраняя полынью. Двухуровневые, занесённые снегом дорожки окаймляют пруд, спуститься к краю полыньи можно только по скользкой тропинке, ведущей вниз. Осторожно преодолеваю крутой спуск под громкое нетерпеливое кряканье уток. Их здесь так много, сотни две. Селезни и уточки, самые смелые выходят прямо на берег и не просят, а требуют угощение. Какое удовольствие кормить их, наблюдать за их суетой и ловкостью. К сожалению, хлеб быстро заканчивается, и тут те утки, которым ничего не досталось, возмущенно делают мне замечания, а я извиняюсь, обещаю в следующий раз принести больше хлеба, и медленно поднимаюсь выше, чтобы полюбоваться ими. Селезни с изумрудными шейками, красавцы, такие боевые и смелые. Уточки - скромные, но ужасно милые, украшены синими и жёлтыми пёрышками, вроде так незатейливо, но изящно. Наблюдать за ними можно бесконечно, они прихорашиваются, играют и шалят, некоторые из них грациозно спят, не обращая внимания на шум, запрокинув голову и спрятав её под крыло.

Маргарита ПРОШИНА

СЧАСТЬЕ

Проснулась, улыбнулась, вспомнила любимых, мысленно обняла их. Посмотрела на полки с книгами. Вот они друзья верные, ждут меня. Шерстяной, шёлковый, друг под ногами трётся лобиком, выписывает восьмёрки - счастье. Да оно везде, в каждой минуте жизни есть, просто его нужно замечать. А драматург Александр Володин, автор сценария прекрасного фильма «Осенний марафон», говорит: «Счастье - пустынное слово среднего рода». Любимый поэт, композитор и художник Евгений Бачурин поёт о счастье:

Переполненная счастьем чаша
Через край, через край.
Неприкаянная юность наша,
Как потерянный рай.

Мы надеждами ее наполним,
И подальше здравый смысл пошлем,
А похмелье из громов и молний -
На потом, на потом…

Для каждого человека оно своё. Желаем друг другу: «Будьте счастливы!», - загадываем счастье, ищем его, порой, всю жизнь. Где ты, счастье? Отзовись! Тишина. Думала я, думала и пришла к пониманию, что счастье внутри меня. Просто нужно его молча чувствовать. Основа слова «счастье» - «час». Существительное «счастье», как с иронией выявил Володин, - среднего рода. Оно возникает между мужчиной и женщиной в свой час. Я так думаю.

Маргарита ПРОШИНА

НАД ОБРЫВОМ

Широкая река, отражая синее небо, извиваясь скользкой змеёй, плавно уходит за недосягаемый горизонт, на котором видны шпили елей. О, эти русские дремучие непроходимые и непознанные леса! Всюду волки. Воют ночами. Дожидаются добычу. О, эта великая река Волга! Юный дворянин приезжает в столицу. А где столица России? Столица мечется с одного места на другое. Помню Золотые ворота во Владимире. В стольном граде. А до этого столицу вспоминаю в Золотой орде. Казань! Вот, где столица нашей Родины! Слезы выступают на глазах. Неразменные подаю пятаки всем нищим. О, Казань! Мать земли русской. И рифмуется со словом «Рязань». Что же это такое? Не знаю. Но постоянно вспоминаю душу русской прозы Ивана Гончарова, стоящего на немыслимом обрыве. С детства обожаю его книги. Любимая героиня - Верочка. Роман «Обрыв». Если говорить о нашем времени, то с нашей Россией случился не предсказанный никем обрыв. Сорвалась с петельки, и летит куда-то тройкой с Чичиковым на облучке. И мечется, не понимая, что с нею происходит.

Маргарита ПРОШИНА

НА ВСЕ ВРЕМЕНА

Лес, пение птиц, красивая влюблённая пара парит среди деревьев. Музыка. Звучит лёгкая, праздничная музыка, и я слышу вкусный  запах леса, чувствую, как прозрачный воздух опьяняет меня. Я слышу вальс Иоганна Штрауса-сына «Сказки венского леса». Перед глазами  всплывают кадры из фильма «Большой вальс». В любой жизненной ситуации  не только музыка, но даже имя Иоганна Штрауса всегда наполняют моё сердце радостью и любовью к жизни. Музыка Штрауса - праздник, щедрый подарок композитора нам на все времена. Для меня он - человек праздник. Талант Штрауса, его музыка навсегда прославили Вену как столицу вальса. А сколько восторженных воспоминаний осталось о знаменитых музыкальных сезонах в Павловске! В 1856 году Иоганн  Штраус дал свой первый концерт под сводами павловского вокзала, который имел такой успех, что на протяжении почти десяти лет подряд, он будет отказываться от выгодных гастролей, чтобы снова и снова окунаться в колдовство белых петербургских ночей, бродить тропинками маленького живописного Павловска, играть под сводами его вокзала.

Маргарита ПРОШИНА

ПОЕЗД

Непреодолимое беспокойство, волнение, смешанное с ужасом, страх опоздать - всё это захватило меня одновременно, и я смешалась с толпой на перроне и, не соображая, понеслась вправо. Меня били по ногам сумками, толкали, наступали на ноги. Внезапно чувство протеста меня остановило. Я стала соображать, что времени  более чем достаточно. Поезд отправляется с третей платформы, и нужно спуститься в туннель. Вот я уже на месте. Жду поезда. Каждый раз вид огнедышащего, шипящего, свистящего чудовища пугает меня. Захожу в вагон, нахожу своё купе и занимаю место, верхнюю полку. Последние минуты перед отправкой поезда. Безотчётное волнение. Меня никто не провожает. Я еду в очередную обычную командировку, но всегда испытываю одни и те же чувства. Каждая поездка - предвкушение чего-то нового и ожидание чуда. Опыт и возраст ничего не меняют. Наконец, затихли предупредительные крики проводниц. Поезд  тронулся.  Неспешные разговоры, чай в подстаканниках, а самое увлекательное, постоянно меняющиеся виды за окном.

 Маргарита ПРОШИНА

ВЕРНОСТЬ

Поэтесса Людмила Осокина владеет редким тонким, музыкальным чувством слова, умением точно выразить всю глубину переживаний нежной женской души, её подводные течения, все её сокровенные тайны, используя при этом минимум изобразительных средств. Я бы сказала, что её поэзия бездонна, как небо. Цикл её замечательных, я бы даже сказала, прелестных, даже умилительных стихотворений «Кофе & кошки» написан с изысканным вкусом. Вот, к примеру, одно из её блестящих стихотворений:

А голуби - тихие души
Ушедших из жизни поэтов.
Наверное, птицами лучше
Летать и не ведать запретов.

Наверное, птицами проще
Добыть себе корочку хлеба,
Для птиц она, видно, короче,
Дорога в манящее небо.

Наверное, птицами легче
Бездомными быть и босыми…
Далече, далече, далече
Кружить в ослепляющей сини.

А голуби - это лишь птицы,
Такие беспечные очень…
У дальнего небо таится
Судьбы их прощальная осень.

Людмила Осокина не только талантливый поэт, она посвятила свою жизнь служению литературе, продвижению поэзии. В наше время у поэта должно быть три обязательных дела: писать, публиковаться и распространять свои произведения. Положив в основу своей творческой жизни эти три принципа, Людмила Осокина прилагает их не только к себе, но и к другим видным современным поэтам, в число которых, несомненно, входит поэт Юрий Влодов. В этом году ему исполнилось бы 80 лет. Вышла его книга, постоянно появляются материалы о нём в журналах и газетах. И всё это с лёгкой руки Людмилы Осокиной. Это и понятно, поскольку она была не только верной женой Юрия Влодова, но и поэтическим другом. Я восхищаюсь энергией этой женщины, её страстной преданностью литературе.

Маргарита ПРОШИНА

ЮРИЙ КУВАЛДИН О РАССКАЗЕ ИННЫ ИОХВИДОВИЧ

Инна Иохвидович родилась в Харькове. Окончила Литературный институт им.Горького. Прозаик. Публикуется в русскоязычной журнальной периодике России, Украины, Австрии, Великобритании, Германии, Дании, Израиля, Италии, Финляндии, Чехии, США. Публикации в литературных сборниках , альманахах и интернете. Автор двенадцати книг прозы и одной аудиокниги. Лауреат международной литературной премии "Серебряная пуля" издательства "Franc-TireurUSA", лауреат газеты "Литературные известия" 2010 года, лауреат журнала "Дети Ра" за 2010.
Живёт в Штутгарте (Германия).





Инна Иохвидович
CЧАСТЛИВЫЙ ДЕНЬ

(с послесловием Юрия Кувалдина)

«В СССР секса нет...»
из телепередачи начала Перестройки.

«Какой чудесный выдался день!» - говорила себе Катя, глядя из окна библиотеки на снующих по мартовской, сумрачной и заснеженной, улице прохожих. Ещё бы, в обеденный перерыв ей неслыханно повезло. Зайдя в магазин, в котором, на первый взгляд, не было никого, кроме продавцов, что стояли за прилавками, а за их спинами громоздились консервные банки со ставридой в масле да морской капустой, она неожиданно оказалась первой во мгновение образовавшейся очереди.
В гастрономический отдел завезли мясо! И надо было случиться такому везению, чтобы ей оказаться как раз там! «Вот уж в самом деле, на всё время и случай!» - ликовала Катя. А к тому ж оказалась, что это не просто мороженое мясо, а телятина! Катя уж и не помнила, когда ей телятину и покупать приходилось, а уж дочке Светке, и вовсе не снилось эдакого в своей жизни попробовать. И ещё, Кате, единственной изо всей очереди, продали три килограмма, ведь после её закупки решено было, той же очередью, продавать в одни руки, только до полутора килограмм. Теперь мясо в целлофановом кульке лежало в морозилке холодильника секретарши директора.
И, сейчас, глядя в окно, она только и думала, что если уж везёт, так во всём. Ведь сегодня у неё было первое в жизни, н а с т о я щ е е любовное свидание!
С мужчиной, тоже н а с т о я щ и м, с Возлюбленным, с тем, с кем не страшно было бы и в омут с головой! Она только вздрагивала, предчувствуя, н а с т о я щ у ю тоже, близость. Они должны были вместе пойти в ресторан, а Он снял ещё в гостинице при ресторане номер. Дежурная по этажу была его пациенткой, она-то и помогла ему. Первый раз в своей десятилетней семейной жизни Катя собиралась изменить Косте, своему мужу, но при этом она знала, что не грех это, потому что Любовь. А она, как известно сильнее даже Смерти.

Катя вышла замуж рано, восемнадцати лет. Костя муж, приходился ей соседом по подъезду и был на шесть лет старше своей избранницы. Он как раз окончил авиационный институт и сразу женился. Молодожёны, оба были девственны, (да на дворе был лишь конец шестидесятых). Катя имела хоть какой-то опыт по части поцелуев с зажимонами и засосами, а Костя из-за того, что учился в престижном, но очень трудном ВУЗе, и того не знал.
И уже в браке, вместе, стали постигать они «премудрости любви». По рукам тогда ходили разные приписываемые А.С. Пушкину да А.Н. Толстому «Лука Мудищев» и «В бане». Но новобрачные больше полагались на книжки гэдээровских профессоров, с их советами молодой семье. Да, наверное, из-за неумелости в этих делах Катя сразу и понесла. «Медовый» короткий, но сладостный месяц стал для них дорогим воспоминанием.
Пелёнки да распашонки, родилась дочка Света. Написание Константином диссертации, сдача кандидатского минимума, это ж три сложнейших экзамена: «по специальности», по иностранному языку и по марксистско-ленинской философии; Катин заочный библиотечный факультет института культуры; как шутили они на сессиях: «институт культуры и отдыха»... На всё на это ушли годы...
И вот уже Кате было двадцать восемь, а Косте и вовсе тридцать четыре. Стали считать они, что молодость миновала. Странного, необъяснимого чувства некоей глубинной родственности, того, что некогда принимали они за любовь, давно уж в помине не было. И сексом занимались они нечасто, да и невозможно было иначе. В двухкомнатной квартире, «трамвайчиком», жили они с Катиной матерью-вдовой да подраставшей дочерью. Разве, что когда уезжали летом к Чёрному морю, в Крым, то там, казалось, вновь возвращался забытый «медовый»... Костя смеялся: «Наверное, это от безделья да от солнца, как будто солнечный удар...»
Катя не очень-то верила разговорам сослуживиц (а работала она в женском коллективе - научной медицинской библиотеки), об их бурной половой жизни. Ей было невесть откуда ведомо, что хочется каждой женщине как-то подсветить и подцветить, хотя бы в разговорах, свою унылую, малорадостную жизнь. Что, выдумав пылкую любовь, они сами начинали верить в неё, а, поверив, часто бывали почти счастливы. Иногда замужние заговаривали о своих каких-то связях «на стороне», молоденькие незамужние или разведёнки делились впечатлениями о своих дружках, которых романтично именовали - любовниками. Вот это уже было ей интересней, тут было больше правды, подлинных чувств чем в, так называемом, законном браке. Вот эта - «запретная любовь» манила и захватывала, своей книжностью, романтичностью...
Сама Катя и не заметила, как начала и она думать и мечтать о неизвестном мужчине, с которым забудется ей вся монотонность и унылость обыденности. Она не думала, где встретит или найдёт его, своего Возлюбленного, для которого, пусть хотя бы на непродолжительное время, станет н е о б х о д и м о с т ь ю, без которой жить не сможет, для которой забудет в с ё - в с ё!
Глядя на себя в зеркало в ванной, рассматривая свою, так и не потерявшую стройности, девичью фигуру, на овал лица, и правильные черты его, она начинала вдруг до слёз жалеть себя, уходящего невесть куда времени, того, что недолюблена и недоласкана. Приходило сожаление, зачем так рано замуж пошла, ещё б успелось. Почему всласть не нагулялась, чтоб было в теперишнем обыкновенном, чего вспомнить, чему обрадоваться. К невесёлой будничности примешивалась злость на себя, на свою, несмотря на возраст, неопытность. Неиспытанность всего того, о чём говорилось девушками и женщинами, будоражила Катю, не давало ночью спокойно заснуть,долго ворочалась, дываясь безуспешно с боку на бок. На вопросы мужа раздражённо отвечала: «Ничего, просто бессонница замучила».
Стала она перечитывать книги, что читала в своей первой молодости. И в «Евгении Онегине» прочла поразившую её теперь строчку: «...пришла пора, она влюбилась...»
«То-то и оно, - подумалось ей, ведь и вправду, когда Костя вдруг сделал мне предложение, я ж и решила, что вот оно, любовь, что люблю его... пришла пора и я влюбилась...»

Катя была в состоянии самой настоящей предвлюблённости, когда перед нею появился Он. И произошло это не в театре, не на концерте, не в ресторане, а прямо у неё на работе, в большом зале предметного каталога научной медицинской библиотеки. В тот вечер Катя была дежурным консультантом в каталоге.
Когда он подошёл и наклонился к Кате, сидевшей за столом консультанта она не могла понять, что же случилось с нею: он говорил, а она, ничего не понимая слушала, и готова была бы, наверное, вечно вслушиваться в звуки его хриплого голоса; она бы не смогла и сказать, какого цвета глаза, пристально, в упор глядевшие на неё, ей казалось, что она слепнет под его взглядом...
Только, когда он отошёл и присел над выдвинутым каталожным ящиком, она вдруг повторила строки из недавно переписанного ею стихотворения А. Ахматовой: «А взгляды его - как лучи./Я только вздрогнула: этот/Может меня приручить/Наклонился - он что-то скажет.../От лица отхлынула кровь».
«Боже, что это? Я же могу сейчас грохнуться в обморок, как какие-то дамочки - пациентки Фрейда конца девятнадцатого века. Но тогда ж было время истеричек. Нет, необходимо взять себя в руки, во что бы то ни стала» - уговаривала она себя, приказывая себе. А сама тем временем не отрывала взгляда от него склонившегося над каталогом. И вновь звучали стихи: «...не хочешь смотреть?/О, как ты красив, проклятый! /Мне очи застит туман./Сливаются вещи и лица».
Он вышел из зала. И тогда она, не без горечи констатировала:

«Отошёл ты, и стало снова
На душе и пусто и ясно».

В сумерках он поджидал её. И они, не говоря между собою ни слова быстро пошли, пока не дошли до какого-то полуосвещённого подъезда. Так же молча, почти бегом, добрались доверху, где уже не было квартир, а был лишь запертый на висячий замок вход на чердак. И приникли друг к другу так, словно жаждали этого поцелуя всю прожитую ими прежде жизнь.
Он ласкал её смело, как никто и никогда до того, и что удивительно она не стеснялась, а радовалась этому. Как подростки они хотели полной любви, полного контакта, и не могли, она не могла, в этом пропахшем кошачьей мочой подъезде. Она лишь крепко держала в ладошке его разбухшее мужское естество и слёзы в безмолвии катились по щекам.
Они встречались почти ежедневно, он работал в библиотеке над книгой. Был он уже доктором наук, сексопатологом, и раньше в библиотеку, по его заданиям приходили или его сотрудники или аспиранты. В тот вечер он зашёл случайно, хотел попросту сверить библиографические данные. Был он старше Кати лет почти на двадцать. Но она и не ощущала разницы. А лишь ужасалась тому, как поздно встретились они, почему бы это не произошло хотя бы десять-одиннадцать лет назад, когда была она молоденькой девушкой. Она всерьёз верила, что предназначены они друг для друга, а вот обременены семьями, (хотя у него уже дети почти взрослые) и что жену свою, что и старше его была, да к тому ж и больную бросить он не сможет, оттого вместе им не бывать...
Часто ходили они в кино, потому что в темноте, не узнанные, никому не знакомые могли они и ласкаться, и разговаривать обо всём-обо всём.. Самым же тяжёлым для них было то, что не могли они остаться наедине друг с другом, любить и, не опасаться никого, полностью, безоглядно отдаться своей страсти.... Пока не пришла ему в голову эта потрясающая идея - с гостиницей, где работала его постоянная пациентка.
И вот уже они стояли в ресторанном гардеробе. Катя была одета празднично, ведь сегодня был, наверное, самый главный вечер её жизни.
После они сидели только вдвоём за столиком, он договорился, чтобы им не мешали. Катя счастливо смотрела на него, слегка отхлёбывая «Советское Шампанское». Рядом с нею на белой скатерти лежал его подарок - парфюм «Шанель №5». О таком она только в книгах читала. Ведь была ж довольна, когда Костя на Новый год или на 8-е Марта дарил польские духи «Быть может». А тут ещё через замшу туфель приятно холодила купленная в перерыв телятина. Катя не захотела оставить своё ценное приобретение в гардеробе, вдруг кто да и соблазнится.
Он вещал, а она ему внимала. Он смотрел ей в глаза, и она не могла отвести взгляда. И была заранее согласна со всем, что он ей скажет. Он говорил, что двадцать восемь лет, а ей было именно столько, это возраст конца молодости, то есть молодость продолжается, конечно, но все процессы роста заканчиваются, и очень медленно, незаметно, начинаются процессы обратные, старения. Он говорил о том, что сделает всё, чтобы ей было всегда хорошо с ним, во всём - во всём... Он близко придвинулся к ней и медленно погладил её по руке от кисти к локтю. От замирающе-сладостной ласки у Кати все волоски на коже руки поднялись. Она была готова застонать от возбуждения, захлестнувшего её. А он, тем временем опустив руку под скатерть положил свою ладонь ей на колено...
- Не надо меня мучать, пойдём, - зашептала она, задыхаясь.
- Подожди немного, скоро пойдём, я хочу продлить это предвкушение блаженства, - тоже прошептал он, рука его двинулась вверх по её бедру.
И тут...Катя почувствовала, что какая-то жидкость заливает ей стопу. От неожиданности она громко вскрикнула, так что обернулись сидевшие за соседними столиками, а он быстро выпростал руку из-под скатерти.
- Что с тобой, Катенька, милая?
- И сама не знаю, что-то не то.
Она наклонилась к хозяйственной сумке, насквозь залитой кровью. Оказалось, что мясо оттаяло в ресторанном тепле и не просто сочилось, а заливало собой и Катин выходной замшевый туфель и паркет ресторанного зала. Она с ужасом посмотрела на всё это и решительно поднялась.
- Ты куда?
- Как куда, домой!
- Почему? Что случилось?
- Неужели та не видишь, у меня же мясо разморозилось, я должна сейчас срочно уходить, - она чуть не плакала.
- Выбрось его сейчас же, - раздражённый он готов был на неё закричать.
- Нет, я ухожу. Ты не представляешь, я ж за ним даже не стояла в очереди. Первый раз в жизни я была  п е р в о й!
- Я куплю тебе завтра на рынке намного лучшее мясо, сядь сейчас же, - приказывал он.

Но она уже была далеко и от него, и от этого ресторана, и от этой гостиницы, в которой собиралась стать счастливой... У себя на малогабаритной, где и повернуться было негде, кухне... и резала, под довольными взглядами матери, мужа и дочери это самое прекрасное мясо на свете.

Юрий Кувалдин

Я В ВОСХИЩЕНИИ ОТ РАССКАЗА ИННЫ ИОХВИДОВИЧ

У Инны Иохвидович в рассказе дана обычная, казалось бы, ситуация текущей жизни, которая вдруг превращается в произведение искусства. Одним лишь взмахом кисти художника: хотела любви - получи мясо! Слово «мясо» очень выразительное, и его я не советую употреблять авторам, да и сам, практически, нигде не ставлю. А если уж ставишь в текст это слово, то так оправдай его по системе Станиславского, чтобы никто и не засомневался в нужности этого слова здесь и сейчас. Конечно, Мандельштам окрашивал это слово так, что в душе возникает восторг:

Только стихов виноградное мясо
Мне освежило случайно язык…

Вся художественная ткань рассказа Инны Иохвидович «Счастливый день» («Студия» 2012, №16) пронизана безукоризненным литературным вкусом. Планка поднята высоко. И ниже этой высоты автор не опускается, памятуя о том, что до него в литературе работали Чехов и Бабель… Суть рассказа проста: еще молодой замужней Кате страстно захотелось любви, и, встретив в библиотеке, где она работает, пожилого поклонника, влюбляется в него, и идёт на «решающее» свидание, попутно прихватив с собой три килограмма мяса, которое во времена кончины Союза достать было невозможно, а ей удалось. Возлюбленный заказывает номер в гостинице, а сначала - столик в ресторане. Всё идёт, казалось бы, как надо. Катя из тех женщин, которым нужен страстный всепоглощающий секс. С мужем отношения близки к точке замерзания. Но семья по инерции держится. Тут я, благодаря таланту Инны Иохвидович, подумал, сколько же женщин хотят простого мужского «естества», которое в полутемном подъезде жадно сжимает Катя! Не имея регулярной близости с любимыми мужчинами, женщины, это уже многими подмечено, просто стервенеют, зло из них надвигается на нас страшными, уничтожающими всё на своём пути стенами волн цунами. Душе нужны умные книги, телу - постоянный Эрос, до изнеможения, до восторга! И я думал, читая рассказ Инны Иохивидович, что сейчас она мне выдаст порцию самого натурального первородного греха. Но не тут-то было, ибо художник не ходит проторёнными путями. Тут на авансцену в свете ярких огней рампы выступает его величество Мясо! Оно размораживается, подвешенное в сумке на спинке стула в ресторане, и заливает кровью ногу в туфле героини.

Я в восхищении!
Инна Иохвидович неожиданно развернула рассказ так, что он сразу засверкал, задышал сочными красками истинного таланта. Писатель должен всегда идти непроторённым путем. Вот ты пишешь рассказ. А он, коварный, всегда тянет тебя в традиционное русло. Так удобнее. Голова набита штампами. Сразу тормози его, побегай из угла в угол, придумай что-нибудь оригинальное, покури, вставь какую-нибудь закавыку, чтобы встряхнуть читателя, привлечь его внимание к твоему рассказу, выворачивай туда, куда не то что нога других писателей не ступала, но даже об этом никто и додуматься не мог. Писатель - борец со штампами. Писателю нужны глубочайшие, оригинальные мысли, мысли и мысли. Постоянно вместе с чувством должен работать интеллект. Творчество - это путь к себе, к своему взгляду на литературу, к своей неповторимой индивидуальности, и этим путём смело идёт Инна Иохвидович.

ПЕРЕМЕНЫ

Стоит хотя бы на несколько минут остановиться и хорошенько подумать о том, что, в сущности, двести лет назад и Москвы не было. Сгорела деревянная Москва. Ни одному поколению не суждено в течение жизни увидеть серьёзные перемены. Короток век человека. Нужны не просто десятилетия, нужны века, чтобы мир существенно изменился. Время летит стремительно и нужно стараться жить не в ожидании чего-то, а в творчестве. Мысли о невозможности изменения жизненных ситуаций в течение человеческой жизни блистательно выражены в стихотворении Евгения Рейна:

ПРО ВОРОНА

Там, где мусорные баки цвета хаки
на Волхонке во дворе стоят в сторонке,
обитает юный ворон, он проворен.
Он над баками витает и хватает
апельсиновую дольку, хлеба корку,
а потом попьет из лужи и не тужит.
Он мрачнее, но прочнее человека,
он-то знает, что прожить ему два века.
И увидит он большие перемены,
непременно их увидит, непременно.

Каждое новое поколение наивно полагает, что именно ему выпала нелёгкая доля жить в эпоху перемен. А жизнь, собственно, и состоит из различных перемен. Наши желания, цели, стремления предполагают движение, изменение, достижение каких-то, ведомых только нам успехов. Какие же мы наивные!

Маргарита ПРОШИНА

ОТ ВЫСОЦКОГО ЧЕРЕЗ ЧЕХОВА К БУЛГАКОВУ

От Цветного бульвара есть чудесный проход, который знают только истинные москвичи, к дому № 15 по Большому Каретному. Я шла, любуясь деревенскими задами московского центра, заросшего лопухами, крапивой, где среди берёз зияли ямы котлованов, не построенных домов обанкротившимися бизнесменами.

Где мои семнадцать лет -
На Большом Каретном, -

напевала я, выйдя в переулок и увидев с левой стороны дом с табличкой: «Здесь жил Владимир Высоцкий». Дальше ноги сами вынесли меня к невысокому зданию общества «Мемориал», во дворе которого лежит огромный валун. Перейдя этим двором в другой переулок, я будто бы оказалась в дачной местности: заросли кустов, деревьев, цветов. И ни души вокруг. И скамейка в глубине зелени. Я присела. Подняла голову вверх. Одинокий закруглённый балкон на высокой надстройке старого дома. Я позавидовала тем, кто выходит на этот балкон. Синее небо с белыми облаками. И пронзительная тишина. По 2-му Колобовскому переулку вышла к дому, в котором жил Игорь Ильинский. Актёр всегда ходил в свой Малый театр пешком по Петровке из этого ничем не примечательного дома, глядящего одной стороной на изумительную старинную церквушку. Она была закрыта. Зато была открыта церковь в Успенском переулке, в которой я зажгла свечку. На углу Успенского и Малой Дмитровки с удивлением для себя обнаружила табличку с надписью, что здесь жил Антон Чехов. Удивительно, ведь его известный дом стоит на углу с Садовым кольцом, где сейчас выставочный зал. В Старопименовском переулке я, наконец-то, увидела школу, в которой учился Василий Сталин и его сестра Светлана. По Мамоновскому и Трёхпрудному переулкам, минуя особняк Фёдора Шехтеля, я нырнула в знаменитый Ермолаевский переулок, на углу которого с Малой Бронной вагоновожатая в красной косынке отрезала голову главному редактору толстого журнала Берлиозу. Вспольным переулком я вышла к Гранатному, невольно оглянувшись на особняк Берии и ускорив шаг, опасаясь, как бы меня его сатрапы не затащили туда. Тут от дома, где жила Галина Брежнева, вышел весь в чёрном мессир Воланд, и сказал:
- Мадам, не бойтесь, вы под моей охраной.

Маргарита ПРОШИНА

ШЕЛАПУТИНСКИЙ ПЕРУЛОК

Пешие прогулки по малознакомым улочкам и переулкам Москвы в длинные июньские дни - для меня удовольствие ни с чем не сравнимое. Я иду по левой стороне Яузы, в сторону Карачарово, сворачиваю направо и попадаю в Москву XIX века. Слева - остатки усадьбы в классическом стиле, справа - фабрика, но все выглядит печально: дома разрушаются, фабрика обшарпана. Кто жил в этих местах, что это за фабрика?  Дома я узнала историю этих мест.
«От Николоямского переулка отходит Шелапутинский, названный по владельцу участка на углу него и Николоямской улицы, купцу И. А. Шелапутину. Одно время переулок назывался Морозовским - по фамилии основателя знаменитой династии текстильных фабрикантов Саввы Васильевича Морозова, обосновавшегося здесь в 1820-х гг. Тогда он приобрел большой участокрадом с Яузой,на берегу которой стояли "казенныеторговые бани". На Яузу с крутого склона холма гордо смотрел его дворец, а позади внескольких каменных и деревянных зданиях разместилась текстильная фабрика. Она небыла особенно большой: на ней в 1846 г. трудились 250 работников и они вырабатывали тканей на сумму 40 тысяч рублей". (С.К. Романюк "По землям московских сёл и слобод").
По Шелапутинскому переулку, дом 3, расположена Морозовская богадельня, которая была построена в 1889-1890 гг. по проекту М.И. Никифорова на средства  Д.А. Морозова, на бывшей территории фабрики, основанной его дедом, С.В. Морозовым. После революции Морозовскую богадельню перестраивают в родильный дом, которому дают имя Клары Цеткин. В 1945 родильный дом посетила Клеманс Черчилль во время своего полуторамесячного путешествия по России. Госпожа Черчилль записала в золотую книгу родильного дома имени Клары Цеткин следующую фразу: «Если бы мне снова довелось иметь ребенка, я хотела бы доверить его судьбу этому учреждению».
Родильный дом имени Клары Цеткин сегодня стоит в полуразрушенном состоянии, затянутый зеленой сеткой. Шелапутинский переулок, как и многие другие заповедные места Москвы ждут совремесовременных Морозовых Шелапутиных…

Маргарита ПРОШИНА

ВАГРАМ КЕВОРКОВ - МАСТЕР ОБРАЗОВ

Конечно, Ваграм Кеворков уже в книге «Романы бахт» предстал великолепным, тонким художником. И когда я узнала, что он начал писать в поздние годы, то удивилась вдвойне. Сразу начать с такой высоты - надо обладать немыслимым талантом. Писательское дело совершенно не похоже на режиссерскую работу. А Ваграм Кеворьмов, работая на Центральном телевидении. Но ведь мы много знаем хороших режиссеров, которые не в состоянии написать книгу прозы, равную своим кинофильмам. Да и достойные мемуарные книги у них наперечет. Яркие книги только, на мой взгляд, у Михаила Козакова и Федерико Феллини. С ними в ряд встает и такое полумемуарное произведение Ваграма Кеворкова, как «Годы на TV» - о жизни ЦТ без утаек.
И вот я прочитала в «Нашей улице» новый рассказ Ваграма Кеворкова и была абсолютно сражена мощной, какой-то исходящей из глубины народной жизни рассказ «У скал Бермамыта». Одну мастерски исполненную сцену я не могу не процитировать:
«Жук, веселый беспородный песик, отчаянный и бесстрашный, отпугнув орлов от домика, с яростным лаем гонится за огромными крылатыми  хищниками, а поскольку орлы с трудом взлетают с ровного места, Жук преследует их до самого края куэсты, и уж тут они, плавно срываясь с обрыва, сразу же делают разворот и грозно идут на Жука, - цапнуть его, но он не дается: когда орел подлетает к нему, выпустив когти, как самолет шасси, Жук прыгает на него сбоку, стремясь прижать лапами крылья, а то и ухватить зубами крыло или хвост, и орлы позорно бегут, устремляясь на воздушном потоке прочь от плато.
Залюбовавшись отважным Жуком, Коля, строгавший доску недалеко от дома, упустил из виду, забыл про открытый нараспашку сарай. А оттуда вдруг истошный визг Белки, и Николай, обернувшись, увидел, что орел уволакивает Белку и вот-вот пролетит уже мимо! Коля изо всех сил запустил в него рубанком и попал в голову, - орел проорал гортанно, расправил лапы и Белка, упав из них, стремглав метнулась в угол сарая, а орел тяжело скользнул мимо самого лица Николая и тот успел недоструганной доской хватануть по хвосту, и орел, битый в хвост и в голову, нелепо закултыхал, то пытаясь взлететь, то мелкими перебежками, и жаль, что не оказалось рядом Жука, уж он бы отомстил за подружку».
Здесь Ваграм Кеворков выступает со своей оригинальной тематикой, далекой от столичной жизни, и этим он привлекает моё внимание, со своим особым писательским почерком, со своей фразеологией и лексикой, как будто я оказалась в горном селении, где бездонно небо и бесконечна поэзия естества.

Маргарита ПРОШИНА

В МОСКВУ

И вдруг я оказалась в начале века, незаметно для самой себя свернула в калитку, обошла старинный дом с тыла, вошла в двери, и по скрипучей широкой лестнице поднялась в кабинет. У круглого стола стояли зачехленные в белое кресла. В одном из них сидел Константин Сергеевич. Увидев меня, он привстал, и сказал:
- Осмотр у нас начинается с зала.
Потом посмотрел на мои туфли, и добавил:
- А почему вы без тапочек?
Я надела кирзовые тапочки на войлочной подошве, подцепив их резинкой за каблуки.
Занавес открылся, и мы, сестры, все вместе крикнули:
- В Москву, в Москву, в Москву.
Мои сестры: Галина и Людмила.
Вот так мы и оказались в столице.

Маргарита ПРОШИНА

ВЬЁТСЯ ЛЁГКИЙ ВЕЧЕРНИЙ СНЕЖОК

Помните фильм Михаила Козакова «Покровские ворота», которому в этом - 2012 - году исполняется 30 лет? Как он создаёт совершенно домашнюю атмосферу? После блестящей сцены с «арсисом третьей стопы», великолепно сыгранной Орловичами – Елизветой Никищихиной и Игорем Дмитриевым, - камера крупно берёт решетку окна, за которым вьётся лёгкий вечерний снежок…  Какое наслаждение слушать нежное, проникновенное пение, праздничный, хрустальный голос замечательной певицы 40-50 годов Зои Рождественской. Её виртуозное владение природным инструментом, дивным сопрано доставляет огромную радость. Зое Рождественской подвластно всё от оперных арий до джазовых композиций. Она обладает высокой исполнительской культурой и безупречным вкусом.

Маргарита ПРОШИНА

ТИНА

Этот рассказ Антон Чехов начинает так: «В большой двор водочного завода "наследников М. Е. Ротштейн", грациозно покачиваясь на седле, въехал молодой человек в белоснежном офицерском кителе».
Трудно, порой, выразить чувственное восприятие мира, но, к счастью, можно открыть книгу Антона Чехова и наслаждаться его глубоким проникновением в человеческую душу, художественным талантом, знанием жизни. Ему удаётся без пошлости описывать в своих произведениях любые стороны человеческой души, природа которой несовершенна, поэтому испытание низменными чувствами помогает полнее и глубже испытывать чувства возвышенные. Читала «Тину» Чехова.
«- А на какую сумму векселя? - спросила Сусанна Моисеевна.
- На две тысячи триста».
Удивительная женщина, переливающаяся, как змейка, выскальзывающая из рук. Вот так живёшь, приобретаешь жизненный опыт, надеешься, что это так, и вдруг понимаешь, что даже себя не знаешь, тем более других. И вот как художественно совершенно рисует портрет хозяйки Чехов:
«Теперь уж поручик видел не только нос и глаза, но и белое худощавое лицо, черную кудрявую, как барашек, голову. Она не понравилась ему, хотя и не показалась некрасивой. Вообще к нерусским лицам он питал предубеждение, а тут к тому же нашел, что к черным кудряшкам и густым бровям хозяйки очень не шло белое лицо, своею белизною напоминавшее ему почему-то приторный жасминный запах, что уши и нос были поразительно бледны, как мертвые или вылитые из прозрачного воска».
Мир чувств настолько тонок, настолько богат, что чем больше судьба тебя испытывает, тем больше в жизни красок, оттенков ты видишь, тем плотнее обволакивает тебя её паутина. Видимо, Чехов эту паутину воплотил в образе героини.

Маргарита ПРОШИНА

МАРГАРИТА ПРОШИНА "УРОКИ ДЕРЕВНИ"

Маргарита Прошина

УРОКИ ДЕРЕВНИ

рассказ

 

Зою разбудили крики петухов. Она открыла глаза и не поняла, где находится. Её еще полусонный взгляд скользнул по тускло белеющей печи и остановился на слабо горевшей лампадке в углу под иконой Спасителя в большом серебристом окладе.
Из тесаных бревенчатых стен кое-где из пазов свисала пакля.
Зоя зевнула с томительной мукой, затихая, изгибаясь и вытягиваясь, как струна, едва не до судорог, одеяло сползло с её груди, отчетливо видной под тонкой ночной рубашкой, с розовыми набухшими сосками.
Голова опять на минутку упала на подушку, после чего Зоя окончательно проснулась и встала.
В проеме между окнами висело большое позеленевшее зеркало в почерневшей широкой резной раме. Зоя увидела себя, раскинула руки в стороны, улыбнулась и мелко-мелко задрожала.
Сладко.
Босыми ногами ступая по доскам пола, Зоя вышла на крыльцо. Деревня, словно огромным ватным одеялом, была накрыта туманом. Рядом стоящие избы были еще видны, а через пару домов едва проклевывались мутными пятнами, а уж дальше, и говорить нечего, совсем ничего нельзя было разглядеть, и казалось, никогда не было ни леса, ни колхозного скотного двора, ни клуба с высокой крышей... Всё исчезло на горизонте, и главным местом этого импрессионистического мира оказалась изба, в которой остановилась Зоя.
Она была черноволоса и кареглаза, как казачка. Родители её были с Дона.
Встряхнув головой, Зоя вспомнила, что она приехала работать в деревню. И ей стало немножко боязно, но и радостно одновременно.
Деревня была большая, и в ней, как и всюду в деревнях, преобладали старухи.
У каждой завалинки по старухе. Сидят, лузгают семечки, и с умным видом озирают каждого встречного-поперечного.
Деревня со всех сторон была окружена еловым лесом, который стоял на ковре голубого мха. Когда присматриваешься, привыкаешь к этому голубому цвету, то понимаешь, что если мох чуть-чуть приподнять, то под ним - море грибов. Только успевай нагибаться. И не за какими-нибудь сыроежками и опятами, а за звенящими упругими белыми, подосиновиками и подберезовиками. А уж о маслятах и разговора нет. Тут их было такое количество, как на стадионе болельщиков во время центрального футбольного матча тура.
Там всё полно грибами.
А в оврагах всё усеяно черникой и брусникой.
Луга на взгорках были серебристо-изумрудны, и издали казалось, что они присыпаны пудрой, купола стогов золотились, лес выказывал всю свою непревзойденную осеннюю палитру красок, нежно чертили вертикали стволы берез, но осины еще были зелены, как летом, и по опушкам цвел еще неугомонный высокий иван-чай.
Грибами и ягодами и живут старухи, по сути, помимо своего огорода, который многие из них с трудом едва поддерживают. Не влюбиться в этих старух невозможно. Они на редкость для нашего времени доброжелательны. На любую радость, беду, событие - у них одно: «Господи, благослови!»
Они не знали никаких лекарств, никогда не видели врачей в своей жизни. И выживают как одна семья, заботясь друг о друге.
Каждое утро у них начинается веселой перекличкой, если так можно сказать. Направо и налево посылают приветы. Подойдут к окошку, постучат, спросят: «Ты видела Дарью?» - «Да, видела».
В эту местность Зоя попала по распределению после пединститута. Она сама пожелала туда распределиться, поскольку у неё была навязчивая идея пожить в глухой деревне в избе, потому что Зоя до этого никогда не была в деревне. Еще ей хотелось узнать, как готовят еду в русской печке. И, конечно, хотелось помыться в деревенской баньке.
Она поехала туда в июле. И увидела такое место, глуше которого не бывает. Сначала ехала на электричке с Казанского вокзала до Шатуры, а потом час с лишним автобус вез её, тряся по колдобинам, до этой глухомани.
С собой у Зои были книги. Она решила взять с собой книги, на которых вырос Александр Сергеевич Пушкин. Книг было много, нести было тяжело. Две тяжеленные сумки. Ну, еще, в другой сумке, тушенка, чай, кофе, и шоколадные конфеты – «Красная шапочка», «Каракум», «Мишка», то есть то, что в то время считалось дефицитом.
И первые уроки она все время говорила ученикам о Пушкине. В классе было всего семь человек, но она выступала как перед огромной аудиторией, читая наизусть:

Мой голос для тебя и ласковый и томный
Тревожит поздное молчанье ночи темной.
Близ ложа моего печальная свеча
Горит; мои стихи, сливаясь и журча,
Текут, ручьи любви, текут, полны тобою.
Во тьме твои глаза блистают предо мною,
Мне улыбаются, и звуки слышу я:
Мой друг, мой нежный друг... люблю... твоя... твоя!..

Это была осень.
Такая красота!
А сначала, когда она только показалась в деревне, старухи, узнав, что Зоя хочет снять жилье, просто изумились, потому что никогда такого не видывали, потому что отродясь у них никто никогда жилья не снимал, не жил.
Старухи растерялись, и первые три из них сказали совершенно категорически, что постороннюю в свой дом не пустят.
Когда Зоя, расстроенная, стала им объяснять, что приехала сюда работать учительницей, и что мечтала всю жизнь пожить в деревенской избе, что она книжки только будет читать, что ничего плохого делать не будет, и даже не на заготовки грибов и ягод приехала, и что она никогда и ни при каких условиях их заповедные места не выдаст, тогда старухи смилостивились.
Они посовещались, и послали Зою к Катерине, потому что у нее была самая большая изба.
Всегда, с детства, Зою интересовали книги. Но поскольку книг в доме было много, к книгам относились безалаберно, раздавали читать направо и налево, и многие книги «зачитывались» навсегда. А Зоя, еще учась в начальной школе, пыталась их как-то систематизировать. У Зои было два варианта систематизации. Допустим, расположить книги по алфавиту стран, как сначала она думала. И когда стала смотреть предисловия, послесловия, где содержались сведения об авторах, решила, что интереснее будет хронологическая систематизация, когда будет видно, как развивалась литература, а уж потом расположить по странам.
Она еще в детстве любила рассаживать кукол, как учеников в классе, и читала им книги. Сама Зоя научилась читать в четыре года.
У Зои была страсть к учительству. Каждая кукла имела у неё своё имя: Наташа, Нелли, Инна, Татьяна и Геночка. Наташа была самая крупная целлулоидная с большими синими глазами, в бордовом, строгом платье в складку. Она была отличницей и старостой класса. Нелли - очень кокетливая, немецкая, из папье-маше, с белыми кудрявыми волосами, и платье у неё было легкомысленное - белое, в оборочках с синими цветочками. Училась она на тройки. Инна была со стрижкой мальчика. Она была дисциплинированная и хорошистка. Татьяна - самая красивая ученица в классе, немецкая кукла с закрывающимися голубыми глазами и прекрасными белыми локонами. У неё было самое красивое гипюровое платье и белые туфельки с белыми носочками. Только Танечка ходила в школу с красной сумочкой, которую Зоя ей сделала. Танечка была гордостью класса. Геночка, почему-то Зоя всегда называла его ласково, был болезненным мальчиком, в синих штанишках и белой водолазке.
Маленькие тетрадки и книжки Зоя шила для них сама.
Каждая куколка сидела за отдельной партой со своими малюсенькими тетрадками и книжками. А Зоя на маленькой доске писала им буквы: «А», «Б», «В»… Потом вызывала кукол к доске. Брала куколку из-за парты и ставила у доски, и говорила:
- Нелли, почему ты не выучила букву «А»?
И сама же за Нелли отвечала:
- Я позабыла сделать уроки. Я в песочнице куличики формочками делала.
- Нехорошо, Нелли, делать куличики, когда букву «А» не выучила…
И о Зое дома в шутку говорили, ну, ты учительница. Когда особых профессиональных пристрастий у Зои не было, она стала думать о том, чего она не хочет. Отсекала всё лишнее. Техника ей была не интересна. Скучно. Медицина была для неё страшна, вдруг да Зоя кого-нибудь не спасет, и из-за нее кто-нибудь умрет.
Ей очень хотелось быть учительницей, потому что со школой у Зои были очень хорошие отношения. Зоя завидовала учителям. Они для нее были как артисты в театре. И она хотела стать такой же.
Учителя требовали делать всё так, как делали все, и Зоя с удовольствием так делала. Но в то же время хотела быть оригинальной, единственной. И тогда Зоя решила поступать на факультет русского языка и литературы областного педвуза.
Поэтому в эту деревню Зоя и ехала с охапкой книг.
Итак, Зою отправили к Катерине. Её изба находилась в самом центре деревни напротив колодца-журавля, где питьевую воду брали. Этот колодец был со старым, обросшим зеленью срубом. Были и другие колодцы в деревне, но не для питья, а для полива огородов, поэтому чистую воду брали только против избы Катерины.
Все дома в деревне были в три окна, а изба Катерины насчитывала семь окон. Как бы одни сени, налево вход в старый дом, а направо - в новый дом. В старом доме была русская печка, а в новом печка-голландка. Новый дом предназначался для сына, полагая, что он женится и будет жить в деревне, но он взял и уехал в город.
Катя считалась в деревне самой уважаемой, почитали её за мудрость, и к её советам прислушивались. Она умела гадать на картах, и к ней часто приходили, чтобы узнать свою судьбу. Катерина была сухонькой старушкой, с седыми волосами, стянутыми в узелочек на затылке, глаза были такие озорные, что видно было, что в молодости она была кокетливой и задиристой, роста чуть выше среднего, но уже согнулась. Очень худая. Руки в жилах, руки труженицы. Как сама любила говорить, что всю силу матушке-земле отдала. Женщина, которая всю жизнь тяжело работала. Её муж в японскую войну был ранен в Порт-Артуре. И вот когда она об этом узнала, то отправилась за мужем в совершенно неведомое место через всю страну. Неграмотная. И что самое удивительное, нашла его, и привезла домой. Как сама она говорила - привезла своё счастье. Они прожили долго и счастливо около тридцати лет. Нажили троих детей, которые уехали в Москву. Потом муж умер. Она осталась одна.
Катерина говорила так:
- Я встаю с рассветом, а ложусь с закатом. И цельный день я в огороде с весны до осени.
Ну а зимой они позволяли себе скотинке кинуть немного еды, а вечерами вышивали, перешивали одежду, латали. И собирались в выходные и праздники у кого-то, кто чего принесет, кто хлебушка, кто прянички, кто драчёны и шанечки. И играли в подкидного дурачка, и пели песни. Перемывали свою жизнь по многу раз.
Катерина поставила на стол бутыль самогона, и когда Зоя чуть-чуть выпила, то запела, а старухи открыли рты от её изумительного пения:

Замело тебя снегом, Россия,
Запуржило седою пургой
И холодныя ветры степныя
Панихиды поют над тобой.

Ни пути, ни следа по равнинам,
По сугробам безбрежных снегов.
Не добраться к родимым святыням,
Не услышать родных голосов.

Замела, замела, схоронила
Всё святое, родное пурга.
Ты, - слепая жестокая сила,
Вы, - как смерть, неживые снега.

Замело тебя снегом, Россия,
Запуржило седою пургой
И холодныя ветры степныя
Панихиды поют над тобой.

Учась в институте, Зоя раскопала архивные материалы об этом романсе. Она сначала думала, что это стихи Сергея Есенина. Но оказалось, что романс написан Филаретом Черновым в 1918 году в России и впервые опубликован в том же году в московской газете "Свобода". Популярность романс приобрел у русской эмиграции первой волны, став ее неофициальным гимном. Его исполняли Надежда Плевицкая, Иза Кремер, Стефан Данилевский, Николай Гедда. По этой причине Чернов, который остался в России, предпочитал особо не афишировать свое авторство.
Когда Зоя просилась на постой к тете Кате, то та сказала, что изба-то парадная, что Зоя там делать будет - не известно, испачкает, испортит. Катерина очень боялась за состояние своей парадной избы. А Зоя сказала, что только готовиться к урокам будет, читать и писать конспекты занятий, что она очень аккуратная, и что всё мыть и чистить будет.
Когда Зоя сказала, что будет только читать  и писать, Катерина испугалась. Свет-то дорог, а денег у Катерины, практически нет. И Зоя договорилась, что будет регулярно снимать показания счетчика, и в последний день месяца будет оплачивать весь расход электроэнергии. И что Зоя будет ей платить по рублю в месяц. Катерина ойкнула, куда ж столько-то. И 50 копеек хватит.
- Картошку прикапывай сколько надо. Огурцов полно.
Засыпала Зоя на высокой кровати так быстро, как никогда не бывало в Москве.
Её обласкивала молчаливая спящая деревня. Хотя во сне она слышала какие-то неясные звуки, вроде как дыхание леса, или слабого стеснительного собачьего лая, или тревожного, но тихого. какого-то картавого ночного вскрика петуха. За околицей, в темноте полей тарахтел, но негромко, колхозный трактор, и трудно было понять, пахал ли то передовик производства или заново вспахивал пашню тракторист-неумеха, из молодых.
Напротив избы Катерины жила Прасковья. Она одна на всю деревню держала корову. И тетя Катя ежедневно брала у нее литр молока. Вот этот литр она уступила Зое, чтобы поправлялась. У самой Катерины была коза Катька. Вот сама Катерина и пила козье молоко. А Зоя его как-то испугались, не пробовала. У козы был козленок Борька, черный, и козочка Нелька, серенькая с белым. И еще у Катерины был баран Ленька и две овцы. Она их звала:
- Кати-кати-кати.
Они дружно подбегали. И Катерина давала им хлеб.
Зоя любила собирать полевые цветы. Особенно колокольчики. Она постоянно обновляла букет в своей комнате. Поле простиралось вдоль леса до речки. Зоя набирала колокольчики, напевая песню:

За дальнею околицей, за молодыми вязами
Мы с милым, расставаяся, клялись в любви своей.
И были три свидетеля: река голубоглазая,
Березонька пушистая да звонкий соловей...

И тут вдруг раздался какой-то треск из лесной чащи, и оттуда выскочило в разные стороны несколько коров, среди которых была одна очень здоровая и с необычным большим выменем. Глаза у этой коровы были огромные и налитые кровью. Когда эта корова повернулась боком и привстала на дыбы, Зоя со страхом разглядела, что это не вымя, а нечто двояко огромное.
Бык!
Зоя в страхе рухнула на землю, и перестала дышать. Сердце её так стучало, что казалось, это стучит сама земля своим огромным сердцем. Тут послышался пьяный хриплый голос пастуха:
- А-ну!
И свист, и хлопок кнута.
Пастух, видимо, заметил Зою, и поворотил стадо в другую сторону, к оврагу, где протекала тощая речушка. Зоя бездыханно лежала ещё несколько минут от этого ужасного видения. Когда стадо удалилось, Зоя встала, и сначала быстрым шагом, а потом бегом помчалась в деревню.
Магазина не было в деревне. За хлебом нужно было идти на центральную усадьбу, где и школа располагалась, лесочком, с километр.
А самогон был у всех.
На уроке русского языка Зоя сегодня объясняла правописание безударных гласных:
- Общее правило здесь таково. Написание букв на месте безударных гласных устанавливается путем проверки другими словами и формами, где в той же значимой части слова (в том же корне, в той же приставке, суффиксе, окончании) проверяемый гласный находится под ударением, напр.: горА (ср. гОры, гОрный), набрАть (нАбранный), земляной (овсЯный), в дОме (в столЕ).
Зоя ходила, сжимая указку, по ряду от доски к концу класса, и продолжала вести урок:
- При проверке следует учитывать регулярные соотношения буквенных пар а - я, у - ю, о - ё (о - е,ё - е), и - ы, члены которых способны заменять друг друга. Сравните, например: олЕня - кабанА, дОсиня - докраснА, рАнние - золотЫе, дОмом - кораблём, стОрожем - ножОм, неуклЮже - свежО, гОрцев - отцОв, отраслевОй - рублёвый, вЫнесет - несёт - нёс, ключевОй - парчОвый…
Только одна из старух - Анна - жила с дочерью, которой было уже около 50 лет. Звали её Нинка. Она работала санитаркой в сумасшедшем доме в нескольких километрах от деревни. Она работала сутки через трое. Как-то добиралась туда, пешком, на перекладных, на тракторе, на автобусе. Очень держалась за эту работу, потому что это были деньги. Нинка считалась богатой.
Нинка никогда не была замужем, по рассказам тети Кати, но всю жизнь томилась и мечтала о своем мужике.
И вот она среди этих больных в сумасшедшем доме выбрала себе мужика. 35 лет огромного амбала, плечистого. Такой фактурный человек со взглядом мятежным победителя. Звали его Коля Масленников. Взяла его Нинка под расписку к себе в деревню. На усладу.
Он был мужик безобидный, но временами находила на него какая-то дурь, как говорили старухи. Он начинал гонять Нинку по деревне в любое время года, раздетую. Та орала благим матом. Старухи запирались все в своих избах. Сидели мышами.
Потом всё стихало.
Наступало любовное примирение.
У Коли было одно навязчивое видение. Он показывал на восток и орал:
- Вот придет тьма китайцев, и земля вся заполыхает пожаром! А мы исчезнем.
Это пугало старух, они крестились, и причитали: «Спаси и сохрани Христа ради!».
- Зойка, а что у вас в Москве слышно? Правда, что ли, китайцы придут?
- Нет-нет, - говорила Зоя. - Пока всё тихо. Живите, не волнуйтесь.
Почему Зойку тетя Катя полюбила? В первый же день Зоя у нее в кухоньке, такая пристройка была во дворе к дому, вымыла стены, и оказалось, что они покрашены голубой краской. Они все были в жире, сале, грязи. Зоя вымыла стены стиральным порошком.
Потом Зоя увидела совершенно немыслимо грязную керосинку. Она была тоже, как стены, вся в жире, скользкая какая-то. Зоя очистила её стиральным порошком, и керосинка засияла. И вот, когда тетя Катя с огорода зашла, она не узнала ни керосинку, ни кухню. Просто обомлела. И, всплеснув руками, воскликнула:
- Зойка, какая ж ты девка справная, аккуратная, хозяйственная. Вот мужики ходють и не знают, какая девка-то пропадает. Уж больно справная. Вот мне такую бы сноху.
Помимо любви к школе, к книгам, Зоя была рукодельницей. И вышивать, и вязать очень любила. И в свободное время она с увлечением вязала крючком салфетки. Всевозможные – и круглые, и квадратные, и лепестками… Ни одна салфетка не повторялась. Катерина охала и приплясывала от вида на разных этажерках и полках эти салфеточки.
Зоя и готовила, и книги читала. И мыла и убирала, и пропалывала грядки в огороде, по забору которого буйно росла выше человеческого роста крапива, о которую Зоя раз так ужалилась, что тело пошло волдырями.
На уроках литературы она впадала в какой-то пушкинский транс, и с полузыкрытыми глазами читала школьникам, почти неслышно, шепотом, и всё вокруг так затихало, как будто в класс залетал ангел:

Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты...

Зоя напевала этот до боли знакомый романс уже несколько дней, как заведённая, и мысль о «чУдном» мгновении, которое случается в течение жизни не раз и не два её не покидало. Некоторые индивиды, первый раз открывшие книгу, могут прочитать и как «чуднОм». В юности Зоя воспринимала это произведение как единое целое в гармонии текста и музыки. С годами учебы вдруг как-то давно знакомые строки показались ей такими простыми, такими обыденными, даже банальными. В чём тут дело? Зоя стала пристальнее вглядываться в слова. Какие-то стёртые, невыразительные. Ну, что это за рифма: «мгновенье» - «виденье»?! И вот тут, Зое как бы открылся секрет художественного произведения. Она вспомнила Антона Чехова, который всем и всюду повторял: пишите простыми, понятными словами, вычёркивайте определения глаголов и существительных, избегайте многословия, длинный абзац постарайтесь выразить одной фразой, потому что всё остальное уйдёт в подтекст. И Зоя поняла, что это стихотворение Александра Сергеевича Пушкина подобно айсбергу.
Во дворе за огородом, на задах, была банька, в низинке. Баня топилась по-черному. Бревенчатая банька, бревна поседели. Не было там никакого света. Вечером зажигалась керосиновая лампа. В предбаннике лавка, всегда ведро с холодной водой, и в стене гвозди для одежды. Вход в саму баню был очень низким. Дверь маленькая. Входя, приходилось сильно нагибаться. Наверное, для того, чтобы тепло не выходило. Маленькое окошечко под потолком. Напротив двери - полати. Камень. Большой бак на двадцать ведер. Ковш.
Первый раз в баньке для Зои был таким. Она только успела намылиться, как почувствовала, что сомлела, умирает. Тесное помещение заволокло от пола до потолка густым, едким дымом. Нельзя было ничего разглядеть. Воздуха не хватало. Пошатываясь, держась за стены, вышла намыленная, голая, села на какой-то булыжник около баньки. У Зои всё поплыло - земля, небо.
Потом смотрит - какая-то маленькая фигурка вдали. Оказалось это тетя Катя идет. Она Зою увидела и сказала:
- Девка-то у меня отходит, угорела.
И стала обливать Зою холодной водой. Два ведра вылила, и увела Зою в полотенце в избу.
И сутки потом Зоя пролежала больная.

“Наша улица” №154 (9) сентябрь 2012