"Независимая газета"-"Экслибрис"
27 июня 2013 года
Маргарита Прошина
Проводница
Рассказ о веселом бригадире и печальной любви
Я ехала в поезде.
Мне досталась верхняя полка.
В
купе было невыносимо душно, и я, оставив вещи, вышла на платформу
подышать. Когда я вернулась, в купе уже сидели трое попутчиков. До
отправления поезда было еще несколько минут, а они уже разложили закуски
и шумно выпивали за знакомство.
Густой запах самогона, солений и сала сшибал с ног.
Веселая
компания пригласила меня разделить праздник жизни с ними. Простые
такие, вспотевшие, как будто они у себя дома, а я зашла без приглашения.
Я
попросила проводницу перевести меня в другое купе. Ей не удалось помочь
мне. Устроившись на откидном сиденье в коридоре у открытого окна, я
смирилась мысленно с тем, что мне предстоит ехать так всю дорогу.
По
всему вагону говорило радио. Передавали речь Брежнева на очередном
пленуме (идиоматическое выражение «речь Брежнева» означало полнейшее
пустозвонство, да еще с южным говором, особенно в случае с фрикативным
«г»).
Через какое-то время до меня дошел запах жареной
картошки с луком, такой аппетитный и домашний, что голова у меня
закружилась и засосало под ложечкой. Из своего закутка выглянула
проводница и позвала поужинать с ней. Лариса, так звали проводницу, как
бы шутя сказала:
– Закуска знатная, а выпить нечего.
Лариса была круглолица, простовата, но приятна. У висков едва выбивалась седина из-под каштановых кудряшек.
– Как нечего? – возразила я. – Сейчас принесу.
Мое
купе было рядом. Приоткрыв дверь, не обращая внимания на выпивающих, да
они меня и не заметили, я схватила свои вещи, вернулась к столу и
достала бутылку коньяка. Лицо Ларисы расплылось в улыбке, она тут же
нашла стопки и воскликнула:
– Вот это по-нашему, по-людски.
Тут
Брежнев кончил речь. Заиграла танцевальная музыка. Лариса приглушила
радио (Брежнева им приглушать не разрешали). Мы выпили и разговорились.
–
Я-то сама с Ельца, – начала Лариса. – С детства я ни ласки, ни любви
толком не знала. Мне хотелось другой жизни. Чего-то такого, понимаешь,
эдакого, чего сама… В общем, взбрело в голову, ты представляешь, увидеть
море! Свихнулась прямо… И после медучилища махнула на море. И как на
роду у меня было написано, сошлась там с местным парнем, Сергеем. У его
матери снимала койку. Полюбили мы друг друга до беспамятства! Так там,
понимаешь, и осталась. Расписались.
– Да-а, – вздохнула я.
– Эх, девка! И его забрали в армию. Ты понимаешь?! Не успели поженихаться как следует… Давай еще по одной!
Лариса обхватила бутылку своей почти мужской рукой.
Выпили.
Лариса продолжала:
– Отец Сергея относился ко мне как к родной. Мать не приняла меня... Я устроилась в медпункт фельдшером.
Она на минуту замолчала. Вагон покачивался. В пустом стакане в подстаканнике позвякивала ложечка.
– Я родила сына, – сказала Лариса, – а Сергей служил...
Наступило
внезапное молчание, оборвала которое Лариса громким рыданием, да таким
сильным, что струйки слез, смывая косметику, становились черными.
– Что ты, Лариса?! – воскликнула я, положив ей руку на плечо, чтобы успокоить.
–
Эх, девка! Да убили его, понимаешь, на Даманском. Китайцы… – не
договорила она, захлебываясь слезами. – Пришел гроб с телом Сергея. Отец
Сергея сильно запил и буквально за полгода сгорел и умер.
Лариса посмотрелась в зеркало, платочком утерла слезы.
–
А свекровь всю свою боль и обиду за потерю сына перенесла на меня. Ты
понимаешь, девка! И не так я, дуреха, сына воспитываю, и негодная мать, и
неизвестно, где задерживаюсь, где гуляю. И денег мало приношу, сижу у
нее на шее. Чего говорить! Платили-то мне за фельдшерство копейки. И тут
одна соседка предложила пойти в их бригаду проводников на железной
дороге. Место освободилось. И там закон такой: кто привел кандидата, тот
и отвечает за него. Сначала мне все понравилось, с людьми общаться,
левые деньги появились, вроде как бы коллектив хороший. Ну, ты понимаешь
это дело! А потом узнала и изнанку. На одной узловой станции всегда в
поезд к нам подсаживается бригада мужиков-контролеров. А у нас левых
пассажиров полно. Подсаживаем мы всегда. За одну поездку зарабатываю
столько, что иным на месяц хватит… Так вот, девка, бригадир у них,
понимаешь, был очень охоч до баб. Если положит на кого глаз, то ему надо
дать обязательно. А вот не дашь, так напишет телегу такую, что горя не
оберешься. И вот положил он на меня глаз, на новенькую. Ты только
представь себе! Как увидит меня, так глаза масляными делаются. Полез
сразу, мать твою за ногу, ко мне под юбку, а я его и отшила. И
представляешь, подбегает ко мне соседка, которая меня устроила, и кричит
дурным голосом: «Ты что, с ума сошла, ты всех нас сгноишь! Тебе, что,
п… своей жалко?! Как хочешь, но чтобы он был доволен!» Я обалдела! Вот и
пришлось мне, понимаешь, девка, усмирить свой характер и уступить ему.
Как к узловой станции подъезжаем, молюсь, чтобы не его смена была.