ЦВЕТАЕВА И ВОЛОШИН

МАРИНА О МАКСЕ

На известие о смерти Макса Волошина 11 августа 1932 года Цветаева откликнулась автобиографической прозой о нём «Живое о живом». Прошло более восьмидесяти лет и сегодня поражает точность названия этих глубоких, воспоминаний, пронизанных бережной нежностью, любовью поэта к поэту, философу, художнику, гражданину мира - Максу Волошину. Меня просто загипнотизировало сравнение Волошина с шаром у Марины. Это необходимо прочитать: «Если каждого человека можно дать пластически, Макс - шар, совершенное видение шара: шар универсума, шар вечности, шар полдня, шар планеты, шар мяча, которым он отпрыгивал от земли (походка) и от собственника, чтобы снова даться ему в руки, шар шара живота, и молния, в минуты гнева, вылетавшая из его белых глаз, была, сама видела, шаровая. Разбейся о шар. Поссорься с Максом. Да, земной шар, на котором, как известно, горы, и высокие, бездны, и глубокие, и который все-таки шар. И крутился он, бесспорно, вокруг какого-то солнца, от которого и брал свой свет, и давал свой свет. Спутничество: этим продолжительным, протяжным словом дан весь Макс с людьми - и весь без людей. Спутник каждого встречного и, отрываясь от самого близкого, - спутник неизвестного нам светила. Отдаленность и неуклонность спутника. То что-то, вечно стоявшее между его ближайшим другом и им и ощущаемое нами почти как физическая преграда, было только – пространство между светилом и спутником, то уменьшавшееся, то увеличивавшееся, но неуклонно уменьшавшееся и увеличивавшееся, ни на пядь ближе, ни на пядь дальше, а в общем все то же. То равенство притяжения и отдаления, которое, обрекая друг на друга два небесных тела, их неизменно и прекрасно рознит».
В своё время Волошин посвятил ей такие строки:

***
Марине Цветаевой

Раскрыв ладонь, плечо склонила...
Я не видал еще лица,
Но я уж знал, какая сила
В чертах Венерина кольца...

И раздвоенье линий воли
Сказало мне, что ты как я,
Что мы в кольце одной неволи -
В двойном потоке бытия.

И если суждены нам встречи
(Быть может, топоты погонь),
Я полюблю не взгляд, не речи,
А только бледную ладонь.

1910

Волошин первым откликнулся на её дебютную книгу «Вечерний альбом» статьей «Женская поэзия», где подмечает главное в поэзии Марины того периода - её детскость: «Многие стихи, если их раскрыть случайно, посреди книги, могут вызвать улыбку. Ее нужно читать подряд, как дневник, и тогда каждая строчка будет понятна и уместна. Она вся на грани последних дней детства и первой юности». О его отношении к начинающим поэтам, да ещё женщинам, Марина пишет: «…когда женщина оказывалась поэтом или, что вернее, поэт - женщиной, его дружбе, бережности, терпению, вниманию, поклонению и сотворчеству не было конца. Это был прежде всего человек событийный. Как вся его душа - прежде всего - сосуществование, которое иные, не глубоко глядящие, называли мозаикой, а любители ученых терминов - эклектизмом». Об их дружбе и душевном взаимном влиянии друг на друга Цветаева написала удивительно поэтично, трогательно. Волошина отличало умение восхищаться и радоваться каждому новому таланту и каждому стиху, написанному им, как своему, умение слушать стихи, благоговейное отношение к слову и страсть к книгам, которые он признавал как самую большую ценность. Больше всего меня поражает отношение Марины к смерти. Макс для Марины не ушёл, она обращается к нему как к живому человеку. Да, естественно, и Волошин и сама Цветаева живы, поскольку их души обрели бессмертие в Слове.

Маргарита ПРОШИНА