БУКВЫ "Б" и "В"

ТОЛСТОЙ И МIР

Мне ближе понимание старорусского слова «мiр» у Льва Толстого как «общество». Ибо описывать мир без войны было бы слишком очевидно. А Толстой описывает общество в соотнесении к войне. Вот передо мной собрание сочинений в двенадцати томах, библиотека «Огонёк», изданная издательством «Правда» в 1984 году. В 4-х томах, с III - VI, напечатан роман «Война и мир». В русском алфавите буквы «Б» и «В» неслучайно стоят рядом. Вот слово «бой». Вы чувствуете всю тяжесть этого слова?! Почувствуйте ещё - «забой скота», «бойня», на современный лад «мясокомбинат», продукцию которого люди так любят есть. Для меня война - это бойня, мясорубка. «В» заменяется на «Б», отсюда вывод, Толстой кричит о бойне. А общество - мир - безмолвствует.

Маргарита ПРОШИНА

ПРИГЛАШАЮ ЧЕРЕШЕНКУ...

ПОЖАЛУЙТЕ НА КАЗНЬ

Ну, кто может пригласить на казнь? Конечно Набоков. Кто так мастерски, играючи жонглирует словами? Он - Владимир Владимирович! «Итак - подбираемся к концу. Правая, еще непочатая часть развернутого романа, которую мы, посреди лакомого чтенья, легонько ощупывали, машинально проверяя, много ли еще (и все радовала пальцы спокойная, верная толщина), вдруг, ни с того ни с сего, оказалась совсем тощей». Предвкушая удовольствие от чтения и наслаждения стилем, мою ягодки. Вот они вишенки-черешенки, лежат на блюде, капельки воды на них - то ли слезинки, то ли коровки божии. Лежат они дожидаются, когда же я, преданный читатель, нырну в увлекательную игру слов и мыслей, погружусь в желанную толщину романа сего, поглощая незаметно сладкие, сочные ягодки липкими пальцами. Приглашаю черешенку по фамилии Цинцинат на казнь! Будьте любезны.

Маргарита ПРОШИНА

ПРОВИДЕЦ ПЛАТОНОВ

МОСКВА БЕЗОТКАЗНАЯ

Предвкушая встречу с приятными людьми, с которыми в не таком уж далеком прошлом мы виделись практически еженедельно на уютных московских кухнях, обменивались редкими книгами, музыкой и вели «заумные» разговоры, выбираюсь из вагона метро на станции «Киевская»-кольцевая. Нескончаемый поток людей втягивает меня, и несет помимо моей воли к эскалатору. А ведь день будний, до часа пик ещё часа два. Вернувшись вечером домой, я открыла книгу Андрея Платонова «Счастливая Москва», и в очередной раз восхитилась прозорливости и мастерству автора: «Когда Москва свешивалась из своего окна в вечера одиночества, ей кричали снизу приветствия прохожие люди, ее звали куда-то в общий летний сумрак, обещали показать все аттракционы парка культуры и отдыха и купить цветов и сливочных тянучек. Москва смеялась им, но молчала и не шла. Позже Москва видела сверху, как начинали населяться окрестные крыши старых домов: через чердаки на железные кровли выходили семьи, стелили одеяла и ложились спать на воздухе, помещая детей между матерью и отцом; в ущельях же крыш, где-нибудь между пожарным лазом и трубой, уединялись женихи с невестами и до утра не закрывали глаз, находясь ниже звезд и выше многолюдства. После полуночи почти все видимые окна переставали светиться, - дневной ударный труд требовал глубокого забвения во сне, - и шепотом, не беспокоя сигналами, проходили поздние автомобили; лишь изредка потухшие окна снова освещались на короткое время - это приходили люди с ночных смен, ели что-нибудь, не будя спящих, и сразу ложились спать; другие же, выспавшись, вставали уходить на работу - машинисты турбин и паровозов, радиотехники, бортмеханики утренних рейсов, научные исследователи и прочие отдохнувшие». Мрачный провидец Платонов! Сегодня Москва уходит глубоко под землю со своими стоянками, торговыми центрами, расширилась на сорок километров к югу, растёт всё выше и выше этажами офисов и жилых домов. Имперская Москва притягивает всех. Вбирает в себя. Она как слоёный пирог пропитана народом. 

Маргарита ПРОШИНА

ПОЭТ АРХИТЕКТУРЫ

 

ШЕХТЕЛЬ

Он законодатель московского модерна. По знаменитому Ермолаевскому переулку, можно сказать Булгаковскому, иду я в предвкушении встречи с одним из любимых мною домов. Дом № 28 - полёт искусства! Красота, созданная поэтом архитектуры Фёдором Осиповичем Шехтелем. Внимательно рассматриваю двухэтажное здание со свободной планировкой, удивительное сочетание объёмов разной конфигурации и высоты, круглую башню, витражи, керамику. Особняк окружён решетчатой оградой. Особняк Рябушинского - общепризнанный архитектурный шедевр в этом роде. Многие из особняков и домов, созданных Шехтелем, вошли в Золотой фонд нашей архитектуры и находятся под охраной государства. По его проектам в столице построено более 50-ти зданий, и многие из них сохранились до наших дней. Каждый раз при встрече с творениями Шехтеля, я с волнением замираю, и мысленно благодарю его за чудо в камне, которое он оставил нам. И вот как-то на Ваганьковском кладбище я, случайно, увидела семейное захоронение Шехтелей, оно поразило меня простотой и скромностью.

Маргарита ПРОШИНА

МОККО ЗОЛОТОЙ

КОФЕ

Я пила кофе и листала сборник  Осипа Мандельштама, изданный в Тбилиси в 1990 году фантастическим тиражом в 250 тысяч экземпляров. Славная Грузия!

И в мешочке кофий жареный, прямо с холоду домой,
Электрическою мельницей смолот мокко золотой.

Кофе готов. Предвкушаю утреннее удовольствие. Это - любимые минуты начала дня. Запах и аромат молотого кофе без сахара, маленькая чашечка, сливочник со сливками, чёрный горький шоколад - вот оно утро счастливого человека.

Маргарита ПРОШИНА

О, КАЗАНЬ!

Широкая река, отражая синее небо, извиваясь скользкой змеёй, плавно уходит за недосягаемый горизонт, на котором видны шпили елей. О, эти русские дремучие непроходимые и непознанные леса! Всюду волки. Воют ночами. Дожидаются добычу. О, эта великая река Волга! Юный дворянин приезжает в столицу. А где столица России? Столица мечется с одного места на другое. Помню Золотые ворота во Владимире. В стольном граде. А до этого столицу вспоминаю в Золотой орде. Казань! Вот, где столица нашей Родины! Слезы выступают на глазах. Неразменные подаю пятаки всем нищим. О, Казань! Мать земли русской. И рифмуется со словом «Рязань». Что же это такое? Не знаю. Но постоянно вспоминаю душу русской прозы Ивана Гончарова, стоящего на немыслимом обрыве. С детства обожаю его книги. Любимая героиня - Верочка. Роман «Обрыв». Если говорить о нашем времени, то с нашей Россией случился не предсказанный никем обрыв. Сорвалась с петельки, и летит куда-то тройкой с Чичиковым на облучке. И мечется, не понимая, что с нею происходит.

Маргарита ПРОШИНА

И на тропинку мне падают с неба...

Тропки, тропинки, тропиночки имеют надо мной какую-то загадочную власть. Как только я, оказываясь за городом, вижу тропинку, так обязательно сворачиваю на неё. Всегда это оканчивается плачевно, я обязательно захожу в неведомые места, плутаю, и даю себе слово, что впредь никогда не поддамся искушению сократить дорогу. Проходит время, я еду на прогулку, или в музей, или в гости - вижу тропинку и сворачиваю. Это что-то внутри меня находится необъяснимое! В народе говорят в подобных случаях, что нечистый попутал. Видимо, во мне живёт шутник с рожками. Самое удивительное, что после страха - никогда не выпутаться из неведомых мест, измучившись, я всё-таки выхожу на дорогу. Пусть не на ту, с которой свернула, пусть плутаю долго, но каким-то чудом оказываюсь в результате дома. Значит шутник, живущий во мне, всё-таки добрый малый. Есть такие загородные места, где только одна протоптанная дорожка ведёт к станции. Но она делает большой круг, и мне всегда хочется спрямить путь, найдя короткую тропинку. Кажется, что такая тропинка есть. Да вот она. Я смело сворачиваю на неё, вдыхаю полной грудью ароматы леса, и скандирую любимое мною с детства стихотворение Владимира Бенедиктова:
 

Солнечный свет, как сквозь сито просеян,

Сыплет мелко сквозь частые ветки,

И на тропинку мне падают с неба

Светлые сетки и темные сетки:

Словно опутан, иду я. Прохладно.

В чаще сокрытая птичка щебечет,

И ручеек через камешки змейкой

Вьется и шопотно что-то лепечет.

Так хорошо тут. Отрадная свежесть

Льется и в грудь мне и, кажется, в душу...

Так и боюсь я, что грешным дыханьем

Чистого утра святыню нарушу. 
 

Вот так поэтично и одиноко иду по ней, но выхожу совершенно в незнакомое место. Куда идти? Некоторая паника рождается в душе. Я обречённо замираю, и, о чудо! Через какое-то время слышу спасительные звуки электрички, я иду на эти призывные звуки. Долго иду. Звуки приближаются. Наконец, я выхожу к железной дороге. Иду по шпалам, пропуская поезда, и выхожу на неизвестную мне станцию. Счастье переполняет меня. Я готова целовать станцию, петь и кричать. Неважно, что ближайшая электричка будет через час. 
 

Маргарита ПРОШИНА

ЗАБОРЫ

Высокий глухой забор из красного кирпича слева от меня уходит вдаль, и конца ему нет. Я вытягиваю шею, встаю на цыпочки, пытаясь увидеть хоть что-нибудь. Ничего, только крыши неведомых мне строений, возможно сараев или цехов? Справа тоже забор, но он производит совершенно другое впечатление, он какой-то весёлый, светленький, я бы даже сказала, что он как бы покрыт побелкой, разбавленной слегка жёлтой краской. Этот забор - не выше двух метров, некоторую легкомысленность придают ему ромбовидные отверстия, примерно в полутора метрах от земли на всём протяжении забора. Колючая проволока, в виде ажурной трубы, с вкраплениями, напоминающими звездочки, в которых отражаются солнечные лучи, придаёт ему даже некоторую игривость. Глыбы чернеющего слежавшегося снега плотно прилегают к заборам. Они такие плотные, как будто залегли тут на века. Улицу пересекают железнодорожные пути. Переезд выложен резиновыми плитами. Пропускаю товарный эшелон. Иду далее. На небольшом расстоянии друг от друга припаркованы вдоль заборов огромные большегрузные машины со стальными кузовами. По узкой, разбитой грязной дороге то и дело проносятся машины, разбрызгивая жидкую грязь из бесчисленных луж. «Вот попала, молодец, все мудришь, хочешь сократить путь», - мысленно отчитывая себя, бреду я по проезжей части. И это тоже любимая Москва. Дорога извивается змеёй, которая является хозяйкой года, вдруг справа угадывается поворот, куда он приведёт меня? Неведомо. Впереди за бетонным высоким забором на фоне пронзительно голубого неба стоят высоченные в духе супрематизма начала 20-го века четыре трубы - снизу белые, сверху - красные, словно их Казимир Малевич раскрашивал. Совершенно белый без примесей иных красок дым изящными кольцами вьётся из них.


Маргарита ПРОШИНА

НЕОБЫЧНЫЙ ЗАВТРАК

Бледно-сиреневая тяжёлая скатерть, украшающая круглый стол. Лёгкие кремовые занавески, по которым как бы небрежно рассыпаны фиалки. Светильник, имитирующий абажур. Всё это я вижу как бы со стороны. Стол накрыт для завтрака на четыре персоны: высокий белый фарфоровый кофейник, с изогнутой ручкой в сочетании со сливочником стоят на таком же фарфоровом подносе. Квадратные белые тарелки, приборы, ваза с фруктами, пирожные, блюдо с сырами на любой вкус, изящная резная хлебница с аппетитными булочками разной формы - создают впечатление торжественности и парадности трапезы. Самое удивительное, что я совершенно чётко вижу себя со стороны в компании с Владимиром Набоковым, Сергеем Рахманиновым и моей школьной подругой Наташей Мартовой, о которой я многие годы ничего не знаю, слышала, что она вроде бы уехала в Канаду. Мы весело болтаем, смеёмся, как будто знакомы много лет. Картинка настолько реальная: занавески слегка колышутся на окне, которое приоткрыто на зимнее проветривание, я даже чувствую запах кофе. Набоков просит меня передать ему сливочник. Я исполняю желание мастера. 

Маргарита ПРОШИНА

Маргарита Прошина "Уроки деревни" рассказ

Маргарита Васильевна Прошина родилась в Таллинне. Окончила институт культуры. Заслуженный работник культуры РФ. Участник 5-го выпуска альманаха Нины Красновой "Эолова арфа". В "Нашей улице" публикуется с №149 (4) апрель 2012.

Маргарита Прошина

УРОКИ ДЕРЕВНИ

рассказ

Зою разбудили крики петухов. Она открыла глаза и не поняла, где находится. Её еще полусонный взгляд скользнул по тускло белеющей печи и остановился на слабо горевшей лампадке в углу под иконой Спасителя в большом серебристом окладе.
Из тесаных бревенчатых стен кое-где из пазов свисала пакля.
Зоя зевнула с томительной мукой, затихая, изгибаясь и вытягиваясь, как струна, едва не до судорог, одеяло сползло с её груди, отчетливо видной под тонкой ночной рубашкой, с розовыми набухшими сосками.
Голова опять на минутку упала на подушку, после чего Зоя окончательно проснулась и встала.
В проеме между окнами висело большое позеленевшее зеркало в почерневшей широкой резной раме. Зоя увидела себя, раскинула руки в стороны, улыбнулась и мелко-мелко задрожала.
Сладко.
Босыми ногами ступая по доскам пола, Зоя вышла на крыльцо. Деревня, словно огромным ватным одеялом, была накрыта туманом. Рядом стоящие избы были еще видны, а через пару домов едва проклевывались мутными пятнами, а уж дальше, и говорить нечего, совсем ничего нельзя было разглядеть, и казалось, никогда не было ни леса, ни колхозного скотного двора, ни клуба с высокой крышей... Всё исчезло на горизонте, и главным местом этого импрессионистического мира оказалась изба, в которой остановилась Зоя.
Она была черноволоса и кареглаза, как казачка. Родители её были с Дона.
Встряхнув головой, Зоя вспомнила, что она приехала работать в деревню. И ей стало немножко боязно, но и радостно одновременно.
Деревня была большая, и в ней, как и всюду в деревнях, преобладали старухи.
У каждой завалинки по старухе. Сидят, лузгают семечки, и с умным видом озирают каждого встречного-поперечного.
Деревня со всех сторон была окружена еловым лесом, который стоял на ковре голубого мха. Когда присматриваешься, привыкаешь к этому голубому цвету, то понимаешь, что если мох чуть-чуть приподнять, то под ним - море грибов. Только успевай нагибаться. И не за какими-нибудь сыроежками и опятами, а за звенящими упругими белыми, подосиновиками и подберезовиками. А уж о маслятах и разговора нет. Тут их было такое количество, как на стадионе болельщиков во время центрального футбольного матча тура.
Там всё полно грибами.
А в оврагах всё усеяно черникой и брусникой.
Луга на взгорках были серебристо-изумрудны, и издали казалось, что они присыпаны пудрой, купола стогов золотились, лес выказывал всю свою непревзойденную осеннюю палитру красок, нежно чертили вертикали стволы берез, но осины еще были зелены, как летом, и по опушкам цвел еще неугомонный высокий иван-чай.
Грибами и ягодами и живут старухи, по сути, помимо своего огорода, который многие из них с трудом едва поддерживают. Не влюбиться в этих старух невозможно. Они на редкость для нашего времени доброжелательны. На любую радость, беду, событие - у них одно: «Господи, благослови!»
Они не знали никаких лекарств, никогда не видели врачей в своей жизни. И выживают как одна семья, заботясь друг о друге.
Каждое утро у них начинается веселой перекличкой, если так можно сказать. Направо и налево посылают приветы. Подойдут к окошку, постучат, спросят: «Ты видела Дарью?» - «Да, видела».
В эту местность Зоя попала по распределению после пединститута. Она сама пожелала туда распределиться, поскольку у неё была навязчивая идея пожить в глухой деревне в избе, потому что Зоя до этого никогда не была в деревне. Еще ей хотелось узнать, как готовят еду в русской печке. И, конечно, хотелось помыться в деревенской баньке.
Она поехала туда в июле. И увидела такое место, глуше которого не бывает. Сначала ехала на электричке с Казанского вокзала до Шатуры, а потом час с лишним автобус вез её, тряся по колдобинам, до этой глухомани.
С собой у Зои были книги. Она решила взять с собой книги, на которых вырос Александр Сергеевич Пушкин. Книг было много, нести было тяжело. Две тяжеленные сумки. Ну, еще, в другой сумке, тушенка, чай, кофе, и шоколадные конфеты – «Красная шапочка», «Каракум», «Мишка», то есть то, что в то время считалось дефицитом.
И первые уроки она все время говорила ученикам о Пушкине. В классе было всего семь человек, но она выступала как перед огромной аудиторией, читая наизусть:

Мой голос для тебя и ласковый и томный
Тревожит поздное молчанье ночи темной.
Близ ложа моего печальная свеча
Горит; мои стихи, сливаясь и журча,
Текут, ручьи любви, текут, полны тобою.
Во тьме твои глаза блистают предо мною,
Мне улыбаются, и звуки слышу я:
Мой друг, мой нежный друг... люблю... твоя... твоя!..

Это была осень.
Такая красота!
А сначала, когда она только показалась в деревне, старухи, узнав, что Зоя хочет снять жилье, просто изумились, потому что никогда такого не видывали, потому что отродясь у них никто никогда жилья не снимал, не жил.
Старухи растерялись, и первые три из них сказали совершенно категорически, что постороннюю в свой дом не пустят.
Когда Зоя, расстроенная, стала им объяснять, что приехала сюда работать учительницей, и что мечтала всю жизнь пожить в деревенской избе, что она книжки только будет читать, что ничего плохого делать не будет, и даже не на заготовки грибов и ягод приехала, и что она никогда и ни при каких условиях их заповедные места не выдаст, тогда старухи смилостивились.
Они посовещались, и послали Зою к Катерине, потому что у нее была самая большая изба.
Всегда, с детства, Зою интересовали книги. Но поскольку книг в доме было много, к книгам относились безалаберно, раздавали читать направо и налево, и многие книги «зачитывались» навсегда. А Зоя, еще учась в начальной школе, пыталась их как-то систематизировать. У Зои было два варианта систематизации. Допустим, расположить книги по алфавиту стран, как сначала она думала. И когда стала смотреть предисловия, послесловия, где содержались сведения об авторах, решила, что интереснее будет хронологическая систематизация, когда будет видно, как развивалась литература, а уж потом расположить по странам.
Она еще в детстве любила рассаживать кукол, как учеников в классе, и читала им книги. Сама Зоя научилась читать в четыре года.
У Зои была страсть к учительству. Каждая кукла имела у неё своё имя: Наташа, Нелли, Инна, Татьяна и Геночка. Наташа была самая крупная целлулоидная с большими синими глазами, в бордовом, строгом платье в складку. Она была отличницей и старостой класса. Нелли - очень кокетливая, немецкая, из папье-маше, с белыми кудрявыми волосами, и платье у неё было легкомысленное - белое, в оборочках с синими цветочками. Училась она на тройки. Инна была со стрижкой мальчика. Она была дисциплинированная и хорошистка. Татьяна - самая красивая ученица в классе, немецкая кукла с закрывающимися голубыми глазами и прекрасными белыми локонами. У неё было самое красивое гипюровое платье и белые туфельки с белыми носочками. Только Танечка ходила в школу с красной сумочкой, которую Зоя ей сделала. Танечка была гордостью класса. Геночка, почему-то Зоя всегда называла его ласково, был болезненным мальчиком, в синих штанишках и белой водолазке.
Маленькие тетрадки и книжки Зоя шила для них сама.
Каждая куколка сидела за отдельной партой со своими малюсенькими тетрадками и книжками. А Зоя на маленькой доске писала им буквы: «А», «Б», «В»… Потом вызывала кукол к доске. Брала куколку из-за парты и ставила у доски, и говорила:
- Нелли, почему ты не выучила букву «А»?
И сама же за Нелли отвечала:
- Я позабыла сделать уроки. Я в песочнице куличики формочками делала.
- Нехорошо, Нелли, делать куличики, когда букву «А» не выучила…
И о Зое дома в шутку говорили, ну, ты учительница. Когда особых профессиональных пристрастий у Зои не было, она стала думать о том, чего она не хочет. Отсекала всё лишнее. Техника ей была не интересна. Скучно. Медицина была для неё страшна, вдруг да Зоя кого-нибудь не спасет, и из-за нее кто-нибудь умрет.
Ей очень хотелось быть учительницей, потому что со школой у Зои были очень хорошие отношения. Зоя завидовала учителям. Они для нее были как артисты в театре. И она хотела стать такой же.
Учителя требовали делать всё так, как делали все, и Зоя с удовольствием так делала. Но в то же время хотела быть оригинальной, единственной. И тогда Зоя решила поступать на факультет русского языка и литературы областного педвуза.
Поэтому в эту деревню Зоя и ехала с охапкой книг.
Итак, Зою отправили к Катерине. Её изба находилась в самом центре деревни напротив колодца-журавля, где питьевую воду брали. Этот колодец был со старым, обросшим зеленью срубом. Были и другие колодцы в деревне, но не для питья, а для полива огородов, поэтому чистую воду брали только против избы Катерины.
Все дома в деревне были в три окна, а изба Катерины насчитывала семь окон. Как бы одни сени, налево вход в старый дом, а направо - в новый дом. В старом доме была русская печка, а в новом печка-голландка. Новый дом предназначался для сына, полагая, что он женится и будет жить в деревне, но он взял и уехал в город.
Катя считалась в деревне самой уважаемой, почитали её за мудрость, и к её советам прислушивались. Она умела гадать на картах, и к ней часто приходили, чтобы узнать свою судьбу. Катерина была сухонькой старушкой, с седыми волосами, стянутыми в узелочек на затылке, глаза были такие озорные, что видно было, что в молодости она была кокетливой и задиристой, роста чуть выше среднего, но уже согнулась. Очень худая. Руки в жилах, руки труженицы. Как сама любила говорить, что всю силу матушке-земле отдала. Женщина, которая всю жизнь тяжело работала. Её муж в японскую войну был ранен в Порт-Артуре. И вот когда она об этом узнала, то отправилась за мужем в совершенно неведомое место через всю страну. Неграмотная. И что самое удивительное, нашла его, и привезла домой. Как сама она говорила - привезла своё счастье. Они прожили долго и счастливо около тридцати лет. Нажили троих детей, которые уехали в Москву. Потом муж умер. Она осталась одна.
Катерина говорила так:
- Я встаю с рассветом, а ложусь с закатом. И цельный день я в огороде с весны до осени.
Ну а зимой они позволяли себе скотинке кинуть немного еды, а вечерами вышивали, перешивали одежду, латали. И собирались в выходные и праздники у кого-то, кто чего принесет, кто хлебушка, кто прянички, кто драчёны и шанечки. И играли в подкидного дурачка, и пели песни. Перемывали свою жизнь по многу раз.
Катерина поставила на стол бутыль самогона, и когда Зоя чуть-чуть выпила, то запела, а старухи открыли рты от её изумительного пения:

Замело тебя снегом, Россия,
Запуржило седою пургой
И холодныя ветры степныя
Панихиды поют над тобой.

Ни пути, ни следа по равнинам,
По сугробам безбрежных снегов.
Не добраться к родимым святыням,
Не услышать родных голосов.

Замела, замела, схоронила
Всё святое, родное пурга.
Ты, - слепая жестокая сила,
Вы, - как смерть, неживые снега.

Замело тебя снегом, Россия,
Запуржило седою пургой
И холодныя ветры степныя
Панихиды поют над тобой.

Учась в институте, Зоя раскопала архивные материалы об этом романсе. Она сначала думала, что это стихи Сергея Есенина. Но оказалось, что романс написан Филаретом Черновым в 1918 году в России и впервые опубликован в том же году в московской газете "Свобода". Популярность романс приобрел у русской эмиграции первой волны, став ее неофициальным гимном. Его исполняли Надежда Плевицкая, Иза Кремер, Стефан Данилевский, Николай Гедда. По этой причине Чернов, который остался в России, предпочитал особо не афишировать свое авторство.
Когда Зоя просилась на постой к тете Кате, то та сказала, что изба-то парадная, что Зоя там делать будет - не известно, испачкает, испортит. Катерина очень боялась за состояние своей парадной избы. А Зоя сказала, что только готовиться к урокам будет, читать и писать конспекты занятий, что она очень аккуратная, и что всё мыть и чистить будет.
Когда Зоя сказала, что будет только читать  и писать, Катерина испугалась. Свет-то дорог, а денег у Катерины, практически нет. И Зоя договорилась, что будет регулярно снимать показания счетчика, и в последний день месяца будет оплачивать весь расход электроэнергии. И что Зоя будет ей платить по рублю в месяц. Катерина ойкнула, куда ж столько-то. И 50 копеек хватит.
- Картошку прикапывай сколько надо. Огурцов полно.
Засыпала Зоя на высокой кровати так быстро, как никогда не бывало в Москве.
Её обласкивала молчаливая спящая деревня. Хотя во сне она слышала какие-то неясные звуки, вроде как дыхание леса, или слабого стеснительного собачьего лая, или тревожного, но тихого. какого-то картавого ночного вскрика петуха. За околицей, в темноте полей тарахтел, но негромко, колхозный трактор, и трудно было понять, пахал ли то передовик производства или заново вспахивал пашню тракторист-неумеха, из молодых.
Напротив избы Катерины жила Прасковья. Она одна на всю деревню держала корову. И тетя Катя ежедневно брала у нее литр молока. Вот этот литр она уступила Зое, чтобы поправлялась. У самой Катерины была коза Катька. Вот сама Катерина и пила козье молоко. А Зоя его как-то испугались, не пробовала. У козы был козленок Борька, черный, и козочка Нелька, серенькая с белым. И еще у Катерины был баран Ленька и две овцы. Она их звала:
- Кати-кати-кати.
Они дружно подбегали. И Катерина давала им хлеб.
Зоя любила собирать полевые цветы. Особенно колокольчики. Она постоянно обновляла букет в своей комнате. Поле простиралось вдоль леса до речки. Зоя набирала колокольчики, напевая песню:

За дальнею околицей, за молодыми вязами
Мы с милым, расставаяся, клялись в любви своей.
И были три свидетеля: река голубоглазая,
Березонька пушистая да звонкий соловей...

И тут вдруг раздался какой-то треск из лесной чащи, и оттуда выскочило в разные стороны несколько коров, среди которых была одна очень здоровая и с необычным большим выменем. Глаза у этой коровы были огромные и налитые кровью. Когда эта корова повернулась боком и привстала на дыбы, Зоя со страхом разглядела, что это не вымя, а нечто двояко огромное.
Бык!
Зоя в страхе рухнула на землю, и перестала дышать. Сердце её так стучало, что казалось, это стучит сама земля своим огромным сердцем. Тут послышался пьяный хриплый голос пастуха:
- А-ну!
И свист, и хлопок кнута.
Пастух, видимо, заметил Зою, и поворотил стадо в другую сторону, к оврагу, где протекала тощая речушка. Зоя бездыханно лежала ещё несколько минут от этого ужасного видения. Когда стадо удалилось, Зоя встала, и сначала быстрым шагом, а потом бегом помчалась в деревню.
Магазина не было в деревне. За хлебом нужно было идти на центральную усадьбу, где и школа располагалась, лесочком, с километр.
А самогон был у всех.
На уроке русского языка Зоя сегодня объясняла правописание безударных гласных:
- Общее правило здесь таково. Написание букв на месте безударных гласных устанавливается путем проверки другими словами и формами, где в той же значимой части слова (в том же корне, в той же приставке, суффиксе, окончании) проверяемый гласный находится под ударением, напр.: горА (ср. гОры, гОрный), набрАть (нАбранный), земляной (овсЯный), в дОме (в столЕ).
Зоя ходила, сжимая указку, по ряду от доски к концу класса, и продолжала вести урок:
- При проверке следует учитывать регулярные соотношения буквенных пар а - я, у - ю, о - ё (о - е,ё - е), и - ы, члены которых способны заменять друг друга. Сравните, например: олЕня - кабанА, дОсиня - докраснА, рАнние - золотЫе, дОмом - кораблём, стОрожем - ножОм, неуклЮже - свежО, гОрцев - отцОв, отраслевОй - рублёвый, вЫнесет - несёт - нёс, ключевОй - парчОвый…
Только одна из старух - Анна - жила с дочерью, которой было уже около 50 лет. Звали её Нинка. Она работала санитаркой в сумасшедшем доме в нескольких километрах от деревни. Она работала сутки через трое. Как-то добиралась туда, пешком, на перекладных, на тракторе, на автобусе. Очень держалась за эту работу, потому что это были деньги. Нинка считалась богатой.
Нинка никогда не была замужем, по рассказам тети Кати, но всю жизнь томилась и мечтала о своем мужике.
И вот она среди этих больных в сумасшедшем доме выбрала себе мужика. 35 лет огромного амбала, плечистого. Такой фактурный человек со взглядом мятежным победителя. Звали его Коля Масленников. Взяла его Нинка под расписку к себе в деревню. На усладу.
Он был мужик безобидный, но временами находила на него какая-то дурь, как говорили старухи. Он начинал гонять Нинку по деревне в любое время года, раздетую. Та орала благим матом. Старухи запирались все в своих избах. Сидели мышами.
Потом всё стихало.
Наступало любовное примирение.
У Коли было одно навязчивое видение. Он показывал на восток и орал:
- Вот придет тьма китайцев, и земля вся заполыхает пожаром! А мы исчезнем.
Это пугало старух, они крестились, и причитали: «Спаси и сохрани Христа ради!».
- Зойка, а что у вас в Москве слышно? Правда, что ли, китайцы придут?
- Нет-нет, - говорила Зоя. - Пока всё тихо. Живите, не волнуйтесь.
Почему Зойку тетя Катя полюбила? В первый же день Зоя у нее в кухоньке, такая пристройка была во дворе к дому, вымыла стены, и оказалось, что они покрашены голубой краской. Они все были в жире, сале, грязи. Зоя вымыла стены стиральным порошком.
Потом Зоя увидела совершенно немыслимо грязную керосинку. Она была тоже, как стены, вся в жире, скользкая какая-то. Зоя очистила её стиральным порошком, и керосинка засияла. И вот, когда тетя Катя с огорода зашла, она не узнала ни керосинку, ни кухню. Просто обомлела. И, всплеснув руками, воскликнула:
- Зойка, какая ж ты девка справная, аккуратная, хозяйственная. Вот мужики ходють и не знают, какая девка-то пропадает. Уж больно справная. Вот мне такую бы сноху.
Помимо любви к школе, к книгам, Зоя была рукодельницей. И вышивать, и вязать очень любила. И в свободное время она с увлечением вязала крючком салфетки. Всевозможные – и круглые, и квадратные, и лепестками… Ни одна салфетка не повторялась. Катерина охала и приплясывала от вида на разных этажерках и полках эти салфеточки.
Зоя и готовила, и книги читала. И мыла и убирала, и пропалывала грядки в огороде, по забору которого буйно росла выше человеческого роста крапива, о которую Зоя раз так ужалилась, что тело пошло волдырями.
На уроках литературы она впадала в какой-то пушкинский транс, и с полузыкрытыми глазами читала школьникам, почти неслышно, шепотом, и всё вокруг так затихало, как будто в класс залетал ангел:

Я помню чудное мгновенье:
Передо мной явилась ты,
Как мимолетное виденье,
Как гений чистой красоты...

Зоя напевала этот до боли знакомый романс уже несколько дней, как заведённая, и мысль о «чУдном» мгновении, которое случается в течение жизни не раз и не два её не покидало. Некоторые индивиды, первый раз открывшие книгу, могут прочитать и как «чуднОм». В юности Зоя воспринимала это произведение как единое целое в гармонии текста и музыки. С годами учебы вдруг как-то давно знакомые строки показались ей такими простыми, такими обыденными, даже банальными. В чём тут дело? Зоя стала пристальнее вглядываться в слова. Какие-то стёртые, невыразительные. Ну, что это за рифма: «мгновенье» - «виденье»?! И вот тут, Зое как бы открылся секрет художественного произведения. Она вспомнила Антона Чехова, который всем и всюду повторял: пишите простыми, понятными словами, вычёркивайте определения глаголов и существительных, избегайте многословия, длинный абзац постарайтесь выразить одной фразой, потому что всё остальное уйдёт в подтекст. И Зоя поняла, что это стихотворение Александра Сергеевича Пушкина подобно айсбергу.
Во дворе за огородом, на задах, была банька, в низинке. Баня топилась по-черному. Бревенчатая банька, бревна поседели. Не было там никакого света. Вечером зажигалась керосиновая лампа. В предбаннике лавка, всегда ведро с холодной водой, и в стене гвозди для одежды. Вход в саму баню был очень низким. Дверь маленькая. Входя, приходилось сильно нагибаться. Наверное, для того, чтобы тепло не выходило. Маленькое окошечко под потолком. Напротив двери - полати. Камень. Большой бак на двадцать ведер. Ковш.
Первый раз в баньке для Зои был таким. Она только успела намылиться, как почувствовала, что сомлела, умирает. Тесное помещение заволокло от пола до потолка густым, едким дымом. Нельзя было ничего разглядеть. Воздуха не хватало. Пошатываясь, держась за стены, вышла намыленная, голая, села на какой-то булыжник около баньки. У Зои всё поплыло - земля, небо.
Потом смотрит - какая-то маленькая фигурка вдали. Оказалось это тетя Катя идет. Она Зою увидела и сказала:
- Девка-то у меня отходит, угорела.
И стала обливать Зою холодной водой. Два ведра вылила, и увела Зою в полотенце в избу.
И сутки потом Зоя пролежала больная.

“Наша улица” №154 (9) сентябрь 2012

ОТРАЖЕНИЕ

Дверь в большую комнату была приоткрыта. Луч света отбрасывает изломанную тень на стену, покрытую накатом с растительным узором. Воображение моё рисует внутреннее убранство средневекового замка. Осторожно приоткрываю половинку двустворчатой высокой белой двери, робко вхожу в комнату и замираю перед зеркалом. Нет, не от своего отражения, я себя маленькую даже не заметила. В зеркале отражаются платья, которые принесли от портнихи, на каждом из них играют в лучах заходящего солнца разноцветные искры и огоньки совершенно невероятные. Такую красоту так близко я увидела впервые. На миг зажмурила глаза, ущипнула себя больно за руку, чтобы убедиться в реальности блеска драгоценных камней, осторожно открыла сначала один глаз потом - другой, и, о чудо, красота не исчезла. Потом мне объяснили, что украшения сделаны из чешского стекла, но это объяснение нисколько не умалило моего восторга. Я стала примерять их - все сразу: бусы, броши, браслеты, клипсы. Я была абсолютно счастлива и необычайно хороша. Мне казалось, что даже зеркало любуется мной.

Маргарита ПРОШИНА

ОПАЗДЫВАЕШЬ? НЕ СПЕШИ

Торопливость и спешка в молодости всегда давали противоположный результат, например, попытки запрыгнуть в уходящий автобус, троллейбус не раз заканчивались падением. Споткнулась, упала, ушиблась, испачкалась, да к тому же, ужас колготки опять поехали. Всё, настроения никакого нет, уже никуда не тороплюсь, мне всё равно, что будет. Ещё хуже в страшные советские времена любимой забавой общественников было устраивать облавы в учебных заведениях, организациях с целью поймать опоздавших. Особенно меня возмущала непонятная радость членов комиссий, требовавших объяснительных записок с коллег, опоздавших на 5-10 минут! Всё это обсуждалось, осуждалось, а затем следовали санкции. Главное прийти вовремя, а потом, пожалуйста, целый день разговоры, кофе, чай, перекуры. Выход был один - не спешить. Опаздываю? Звоню, предупреждаю, прихожу часа на два позже – всё хорошо, иду спокойно, не тороплюсь, привела себя в порядок, доехала как человек, и колготки целы. Набравшись опыта, я поняла, что спешить глупо и вредно. Чтобы всё успеть, нужно исключить нервозность и спешку. С той поры я с недоумением наблюдаю за несущимися сломя голову людьми, в основном молодыми, которые не только рискуют собой, но, порой, сшибают с ног прохожих, а в результате не успевают никуда.

Маргарита ПРОШИНА

СУМЕРКИ ЗА ОКНОМ

Сижу, обхватив колени руками. Свет не включаю, сумерки за окном. Сумерки самое загадочное время суток. Возможно всё, когда они наступают, я могу перемещаться из прошлого в будущее, минуя настоящее. Глаза пробегают по книжным полкам, руки снимают с них самых верных друзей, и я могу сочетать несочетаемые отрывки из разных книг, знакомить героев из разных эпох и уголков земли. Я могу всё, я погружаюсь в неисчерпаемый океан литературы, в другие миры, жизни. В слова. Как их много, ими можно выразить всё, что было и чего не было. Главное, как написать. Пишу. Нет не то, не так! Мне не хватает каких-то совершенно других, новых, главных слов. Открываю «Толковый словарь» Ожегова: лабаз, лабазник, лабильный, лабиринт, лаборант, лаборатория, лава, лаваз, лаванда, лаваш, лавина, лавировать, лавка лавочка, лавочник, лавр, лавра, лавровишня… В комнате стемнело, я уже не различаю букв. Сейчас я встану, включу свет, и волшебство исчезнет. Сумерки - самое загадочное время суток. Слова! Как мало я вас знаю, я хочу писать вас, я хочу узнавать вас, я хочу с вами дружить!

Маргарита ПРОШИНА

КОСТРЫ ГОРЯТ

Тлеет костёр, догорает. Наблюдаю за редкими всполохами одиноких искр. Глажу землю руками в темноте ночи. Звёзды, рассыпанные на чёрном бархате неба, подмигивают мне. Небо бескрайнее, а костёр как отражение его в маленьком круглом зеркале из дамской сумочки. Как много запахов, образов, воспоминаний, переживаний, слов любви и нежности, чувств, невысказанных и неуслышанных - это как симфония, исполняемая оркестром музыкантов-виртуозов, звучит во мне, слышится и видится. Магия огня! Она неисчерпаема. Расшевелив тлеющие угли, подбрасываю сухие ветки ели и несколько шишек, огонь вспыхивает с треском, освещает всё вокруг. Так и жизнь человеческая: рождение - яркая вспышка, горение, то затухающее, то яркое - желания, мечты, встречи, расставания, открытия, разочарования, надежды. Как только приходит понимание: жизнь - смерть. Горят костры нашей жизни, но если нет слов, то костёр жизни гаснет и исчезает бесследно. Пока горит мой костёр, чтобы остановить встречи, мечты, проводы нужно искать и писать слова. Я хочу остановить мгновения жизни моей…

Маргарита ПРОШИНА

СУМЕРКИ. ЦЕНТР. ВЫХОДНОЙ.

Иду проходными дворами из переулка в переулок. Солнечные лучи, постепенно рассеиваются, небо темнеет, надевает вечерний плащ насыщенного голубого цвета с лёгкой белой прозрачной накидкой из спешащих куда-то облаков. Луна внимательно наблюдает за мной, появляясь в каждом дворе из-за разноэтажных домов. Город безлюден, только редкий прохожий спешит по своим делам, да влюблённые ищут уединения. Сумерки. Центр. Выходной. Я гуляю по Москве, наслаждаюсь моей Москвой. Дома стоят, плотно прижавшись друг к другу. Город строился раньше для удобства горожан. Улицы и переулки надежно защищали прохожих от ветра. Как разнообразны и хороши фасады старых домов. Каждый украшен по-своему - аркатурным поясом или ангелами, наружными полуарками, мансардами… Я брожу по переулочкам и улочкам уверенно, здесь всё исхожено не один раз мною. Любуюсь архитектурным декором окон. Вот на улице потемнело, и вечер переходит в ночь, смотрю на небо пристально и вижу, как появляются звёзды, не сразу, смотреть нужно очень внимательно и они тебе подмигнут. Фонари, подсветки делают город похожим на декорацию.

Маргарита ПРОШИНА

КАК ВДОХНОВЕНИЕ ПРИХОДИТ

Сидит бывшая уборщица у подъезда, рассматривает зорким оком входящих и выходящих, пытаясь думать одну только мысль: что ей сварить на обед. Не думается. Села в позу мыслителя. Лоб сморщила, сильно так. Закрутились две-три мысли о капусте и рисе, так не мысли даже, а мыслишки. Она так и не сообразит, что сама из себя ничего-то умного и нового не надумает. И так я вижу каждый день эту сидящую. Ей не понять, что умные, мудрые, дельные мысли приходят, как правило, только тогда, когда сталкиваешься с книгой гения. Но читают у нас, как выясняется, единицы. Я же без чтения серьезных текстов жить не могу. Читаешь, к примеру, «Превращение» Франца Кафки, поражаешься глубине, образности, стилю, художественности, и сама зажигаешься спичкой, и мысли начинают бурлить, как вода в котле. И сажусь писать. Представляю уборщицу дождевым червём у подъезда. Именно так. Ларец разума человеческого наполняется постоянно, и напоминает слоёный пирог, иными словами состоит из культурных слоёв. Слои же эти состоят из мыслей, открытий и изречений умных людей. Ибо большинство редко задумывается о самосознании, о смысле творчества, о быстротечности жизни и её потаённой сути. Мысли не приходят в пустой сосуд, прежде чем он, как компьютер, не загрузится мыслями из ларца мудрецов. Слово рождает слово. Мысль рождает мысль. Большинство же людей, к сожалению, загружены бытовыми, сиюминутными заботами по достижению материальных благ. Эти люди в поте лица своего чего-то достигают (дача, машина, квартира), а достигнув, исчезают, не внеся в слоеный пирог бессмертия на одного слова. Уборщица на этих моих размышлениях вскочила и побежала в подъезд, домой, к плите, окончательно решив сделать рисовую кашу с говяжьей тушенкой.

Маргарита ПРОШИНА

Я передвигаюсь незаметно для самой себя

ПОД ЗНАКОМ ВРУБЕЛЯ

В странном для этих жарких дней прохладном полумраке кусты сирени источают дивный аромат, как будто я вышла в парк старинной усадьбы. Забытьё. Такое впечатление, что я передвигаюсь незаметно для самой себя. Я сижу в огромном зале Врубеля, а вижу абрамцевскую скамью в чудесных изразцах, перекликающихся с модернистской майоликой гостиницы «Метрополь». Дрожит воздух. Небо необычайно богато цветовой гаммой. Вон с четким абрисом бело-голубое облако. За ним спешит лиловое. Следом - уже грозное с черной подпалинкой. Вот-вот пойдет дождь. Приземистая белая церковь. Ветер северный. Врубель вряд ли бы представил такой зал для своих работ. Где-то в Большом театре валялся на задах рулон панно, которое красуется теперь во всю стену. А вон в речке, очень широкой в это лето от дождей, отражаются тёмные ели. Я встаю и оказываюсь у той самой скамьи Врубеля. Как я сюда попала?! Голубые тона повторяют трепещущее небо, написанное в этот день самим Врубелем.

Маргарита ПРОШИНА

ТЕАТР

Сегодня, оказавшись в центре по делам, проходила мимо Большого тетра с Петровки к станции метро «Театральная». Я стала вспоминать, сколько раз я была в нём. Это отнюдь не первый театр, в моей жизни. Были МХАТ, Малый, Вахтангова, Таганка… Чем меня так впечатлил Большой? Вполне возможно, это произошло со мной потому, что самые ранние яркие впечатления об опере у меня связаны с радиоспектаклями, и перед началом трансляции диктор объявлял, что это прямая трансляция или запись спектакля Большого театра. Я полюбила слушать оперные спектакли. Потом я соединила величественно-торжественное здание с колонами на Театральной площади с бронзовой квадригой Петра Клодта. Дома я часто слышала восторженные воспоминания о тех временах, когда на сцене Большого театра пели Лемешев и Козловский, танцевала Уланова. Наконец мне сшили красное платье с плиссированной юбкой и бархатной отделкой, очень красивое! Я была неотразима, от зеркала отойти не могла. Заплели волосы веночком и, однажды, повели 31 декабря на дневной спектакль балета «Щелкунчик». Спектакль поразил меня совершенно, он затмил всё, что я видела до того. Четырёхъярусный зал, игра света на золотой отделке лож и балконов, количество нарядных детей, ожидающих чуда, волшебство декораций, музыка, балет и буфет - всё совершенно поразило меня! При слове театр у меня перед глазами всегда возникает величественное здание Большого театра.

Маргарита ПРОШИНА

ЛОЖКА

Со стола упала ложка. Я подумала, что придёт женщина. И точно. Вечером зашла ко мне любимая соседка Тамара. Живём в одном подъезде, а видимся не чаще, чем раз в два-три месяца. Женственная, мягкая, уютная Тамара одним только своим присутствием поднимает настроение. Сегодня же она посетовала на бесконечность домашних дел, проблем, и невозможность найти время для себя. «Как я мечтаю уехать из Москвы на дачу одна, гулять, кормить птиц, топить печь и читать», - тяжело вздохнув, сказала она. «Давай я заварю новый сорт чая и подниму тебе настроение», - предложила я, включая чайник, который вскоре замурчал, сообщив, что готов для заваривания. Аромат зелёного чая «Египетские ночи» вызвал у нас воспоминания о лете, потом мы незаметно погрузились в ностальгические воспоминания детства и юности, прошедших во дворах. Тамара заговорила упоённо про свой двор на Знаменке, которого уже нет. Я слушала, а Тамара говорила долго, с умилением, со смехом и даже, изредка, со слезами. Но мне приятно было её слушать. Потому что я очень люблю старые московские дворы. Теперь даже понятие двор знакомо далеко не каждому ребёнку. Для нас же двор был целым миром, в котором сосуществовали люди всех возрастов, разных привычек, разного ума. Были и безумные…

Маргарита ПРОШИНА

ХОЗЯЙКА

Хозяйка Анна Яковлевна была отменная. Если уж она бралась за какое-либо дело, то делала его с добрым сердцем и доводила его до конца, не забывая даже о мельчайших деталях. Очень сосредоточенная она была во всём. С первого дня замужней жизни вела она толстую разлинованную книгу, на картонной обложке которой она зачеркнула слово «амбарная» и старательно вывела крупными печатными буквами своё название: «Домовая книга». Шли годы. Записи в книге Анна Яковлевна делала регулярно, отмечая в ней значимые события их семьи, рецепты, доходы, расходы… В некотором роде «Домовая книга» стала энциклопедией её семейной жизни. Она торжественно показывала её ежегодно всем членам семьи тридцать первого декабря в канун встречи Нового года, поглаживая и каждый раз повторяя, что здесь, в этой книге всё записано и всё учтено. «Это история нашей семьи», - с гордостью говорила она детям.

Маргарита ПРОШИНА

НИТЬ ТАТЬЯНЫ ОСИНЦЕВОЙ

стихотворения

***
Ветер северный железный,
Как дракон змеится шалый,
По дороге  жжёт окрестной,
Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы,

Что за поезд мчится мимо?
Деревянные вокзалы…
Это пульс дороги длинной,
Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы,
Это ветер вещих скиний,
Что в морозные порталы,
Шлёт огонь на стыни синей,
Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы,
Душу вывернет до донца
И снегами полушалок,
И в серебряное солнце -
Рельсы-рельсы, шпалы-шпалы.

***
Вызвездит к холоду.
Ночь на снегах
Ляжет, исполнится
В заморозках.
Стынут окраины
В дымных кругах,
Стынут проталины
В заморозках.
Только горит
Огонёчек во льдах.
Родина, любишь ли
В заморозках?

***
Жёлтый цвет весны
И жёлтый цвет зимы -
Два разных цвета.
Тут дело не в длине волны
И свойствах ультрафиолета,
А в том, что желтизна весны
Полна
Большой
Воды,
В которой нет беды,
А только берег лета,
А у зимы опять же
Не отрекаются любя
От той тюрьмы,
От той сумы,
Где прячут солнце самоцвета,
Чуть-чуть судьбы,
Где не любить себя
Всего лишь
Подростковая примета.

***
За Уралом запоздало
Солнце за горою встало,
Нынче холодно и ясно:
Солнце за горою красно.
Накрахмаленные тени,
Долгое моё терпенье.
Деревянные вокзалы,
За горою солнце встало.
Чёрно-белые сороки,
Деревенские солохи.
Фотографии на синем,
Бубны - козыри, не вини.
Съели дерзкие дворняги
Все бездомные отваги.
Дали - марля, дали - марки,
Шли египетские марки.
Всей-то жизни было мало,
Я ушёл, меня не стало.

***
Земля обнажилась. Туман.
А мимо - бредовый попутчик,
Как месяц, сбежавший от тучек,
И медленный, как караван...
Он руку в карман, словно нож,
И взгляд свой внимательный прячет,
И весь его облик - горячий,
И ты от него не уйдёшь.
В присутствии вечной сосны
За ветхой избой на поляне
Вы будете трогать в тумане
Дыханье и голь тишины…
Медовые тени плывут
В пролесках прозрачных развилок,
Земля обнажилась до жилок
Сосновых корней там и тут…

***
Зима нагрянет - не перечь,
Когда и снег, и ветер прав.
Не забывай родную речь
Деревьев и цветущих трав.
И в речи этой - звук и нить -
Могучий, кровный, горний рок -
Есть только миг, где стоит жить,
Перегорая в пару строк.

***
И солнечно, и ветрено,
И середина августа,
И брызги цвета клевера,
И разнотравий ракурсы.

Движенье ветра через день
Почую. Как там нА душе?
На половине, где есть тень
И где меня ты радуешь?

Безоблачно и нет сомнень-
Я вижу бьёт из-пОд земли
Родник живой, хрустальный день,
И мы живём, как подлинник.

По правде и по вере лад -
Дорожка понамечена,
Такой удел, такой расклад,
Такая сила вечного.


***
О, озорство окраин городских,
Таланты без вины, но виноваты,
Дешёвое вино, фата и фатум,
Поклонник - волк и глаз его не тих.
Глухие телефончики любви
Дрожат от ветра и бросают наземь
Жасминно-расточительные бязи,
Любить до первой крови на крови.
Травинку закуси, усталый бег,
Талант - должник, кузнечик иордани,
Ему бы мятное драже в кармане,
А он взыскует неизвестных рек.
Он озорует, он винтит и жжёт,
Он - ткачик и гончар, игрец гортани,
Из всех своих бесчисленных скитаний
Он выбирает подворотни йод.
И не печалится трава того двора,
Не ей «арак и пунш голубоглазый»,
В котомке у восхода две-три фразы
И океан вселенского добра.

ПОДНОШЕНИЕ РИЛЬКЕ
«…адамов бок - оплот,
где женщина зачнётся.
Куда она вернётся,
когда она умрёт?»
Р.М.Рильке

За летним днём идёт
Осенний горький глянец,
Фатовый померанец
Увянет и умрёт
Где мы наперечёт,
Туда заглянет случай
Татарником колючим,
Когда весна умрёт.
А коль ударят в лёт
Именованьем вихря,
Memento mori  тихо,
Но море не умрёт.
Вверх дном перевернёт
И впадины и горы,
Отменит все повторы,
И солнце не умрёт.
И снова зацветёт,
Мой алый цвет вернётся,
И женщина проснётся,
Когда она умрёт.

***
Посидеть и помолчать,
Не безгласно, а согласно,
Всё же это не напрасно,
Всё же это оживать.
Посидеть и посмотреть,
Тишиной сманить кукушку,
Вкусной солнечной горбушкой
Отодвинуть слово «смерть».   
Посидеть и подышать,
Что окошко - где же кошка?
Снегопадное лукошко,
Сыплет, сеет вдругорядь.

Всё же это оживать.
Всё же чувствовать и трогать,
Человек в гостях у Бога,
Ветер - чистая тетрадь.

***
Словно пара старых птичек,
Разговор ведут соседки.
Сверху тоже перекличка
Неба с облаком и веткой.
И качели с разговором:
Скрип да скрипка, выше-выше -
Так далёкие просторы
Разлетаются над крышей,
Так несутся сквозняками,
Пробудившимися снами
Звоны, звонами, звонками:
Быть бы живу, быть бы с вами.

***
У Бога есть телефон, дети.
Прямая связь и честная линия.
Главное - абсолютно бесплатно.
Такая услуга - Свет во тьме светит
И тьмы объятия - самый минимум -
Для контраста, чтобы внимать внятно.
У Бога в России зима и санки,
Он и родился в тихую ночь в избе,
Где-то в Сибири под Красноярском,
Там, где шалые ветры  рвут лямки,
По диким степям Забайкалья в божбе:
Люди Твои на реках январских…
Почему ж немирно разъединено
Благословенье небес на удачу?
Слышит ведь Отче, как нам надо домой.
Тут не забыть, что мы едины в одном,
Что все мы порой теряем и плачем,
Позвони, Ты, мне, Боже мой, Боже мой...

ХЕРСОНЕС
Синий-синий глаз небес,
Сладко. Кровно. Херсонес.
Загорай в плену.
Ветры - крылышки для крыш,
В кладке не проскочит мышь,
Время на кону.
Дребезги морских равнин -
Изумрудный карантин,
Главная купель.
Фокус лучики скрестил,
Дух СвятЫй коснулся жил,
Знак Судьбы запел.
Даждь мне сахар тех колонн,
Барбарис и кардамон,
Белоснежный сон.
Гулкой пеной кружева,
Византийские слова,
Литургии звон.
Берег - паперть, хОры - высь,
Береги страну, молись,
Володимир, князь.
Ах, как сладок Херсонес,
Древность каменных небес,
Завязь, крепость, связь.

БАЛАКЛАВА
Ах, ты крепость, ах, ты слава
Быстротечного руна!
От морской знобит управы -
Генуэзская страна.
В узком горле бухта прячет
Не ставридку и кефаль,
А лазурную удачу -
Балаклавскую скрижаль.
Гон отваги листригонов,
Что не меркнет и не лжёт,
Переписанный Страбоном
Звонкий розовый восход.
Та молитва - тайна, вроде,
Расплескавшихся небес,
Всё-то овцы ночью бродят
По горам твоих чудес.
Всё-то жареная рыба:
Бронза, золото в огонь,
Парусов суровых дыба,
Сто мозолей на ладонь.
…
Вот и мне сегодня нужно
Не словечко, а фонтан!
Балаклавский поздний ужин,
Дном играющий стакан.

ШУРАЛА
Как пара птиц в платочках свежих -
Их двое - весь церковный хор -
Поют и тонко, и прилежно,
И в унисон на весь собор.
Почти пропащее селенье
Золотоносных жил земных,
Там огородина спасенье
И чтенье - жития святых.
И больше ничего. А печи -
Топи. Великий Пост. Молись.
Ребёнок в валеночках. Свечи.
Сияет образ, словно жизнь.

***
Я был человек
И я шёл по мосту
И видел: до звёзд
Может статься с версту
И был я не стар
И я шёл по мосту
Который был путь
Под названьем «расту».
От берега к берегу
Быстрой реки
Я шёл в одиночестве
Ветхой тоски.
И был мной оставлен
Родительский дом,
И был я покинут
Ушедшими в нём.
И шёл, не считая
Моста позвонки,
От берега к берегу
Длинной реки.
Держал из последних
Суровый удар
И знал, что ещё
Недостаточно стар.
Уже недостаточно
Молод и смел,
Я шёл через мост,
Как умел и хотел.
И знал, что за мной
Кто-то слабый идёт,
И это был я,
И мой слабый черёд.
И так повторял
Свой урок, словно рок
На пару с собой:
Я же был одинок.
И так обреталась
Судьбы круговерть
От берега жизни
До берега «смерть».

Екатеринбург
“Наша улица” №161 (4) апрель 2013